История сионизма

Жаботинский в своем выступлении крайне негативно интерпретировал письмо Макдональда, но в целом его речь выглядела вполне достойно и была лишена личных выпадов. Другие ораторы оказались менее сдержанными: Груенбаум, с похвалой отозвавшись о социальной и экономической политике Вейцмана, тем не менее, резко осудил его способ ведения международных дел. Минимализм был еще оправдан в первые годы после Декларации Бальфура, когда с его помощью можно было избежать конфликтов. Но в 1929 г. эта система отжила свой век и стала бесполезной. Доверять Англии уже невозможно. Фарбштейн (представитель «Мицрахи») потребовал отставки Вейцмана, ибо в своем выступлении на собрании Комитета Действия год назад тот отказался от требования создать еврейское большинство в Палестине.

Самая жесткая критика прозвучала в речи рабби Стивена Уайза, который отличался многими достоинствами, но был лишен политического чутья и проницательности. Уайз обвинил Вейцмана в том, что тот «засиделся на английских пирах»[716]. С англичанами должен говорить только человек, верящий в дело сионизма, а не такой руководитель, который заявляет: вы — большой народ, а мы — маленький, вы всемогущи, а мы — ничто. Ревизионисты также осыпали Вейцмана упреками: поэт У. Ц. Гринберг заявил, что жизнь в Палестине «превратилась в ад», а Страйкер сказал, что сионистское движение должно руководствоваться духом Герцля или духом Вейцмана — компромисса быть не может.

Контратаку возглавили Бен-Гурион и Арлозоров. Первый критиковал ревизионистов за их «легковесный сионизм», фразерство и демагогию, а также за то, что они винят руководство движения во всех неудачах. Так, ревизионисты заявляли: «Мы создадим еврейское большинство по обе стороны Иордана, если получим большинство в конгрессе». Наивные молодые люди из Польши еще могли поддаться на подобные обещания, но им не поверил бы ни один мало-мальски разумный человек, знакомый с палестинскими реалиями. Арлозоров упрекнул критиков Вейцмана в недостатке политического здравомыслия. Они, видимо, не понимали, что сионизм вот уже несколько лет находился в изоляции и что мировая политическая ситуация стремительно ухудшалась. К концу дебатов — самых драматичных со времен спора об Уганде — стало очевидно, что движение разделилось более или менее поровну на сторонников и противников политики Вейцмана.

В этой деликатной ситуации Вейцман неосмотрительно решил дать интервью корреспонденту Еврейского Телеграфного Агентства, в котором заявил, что не поддерживает лозунг о создании еврейского большинства в Палестине, который могут истолковать только как желание изгнать арабов из Палестины. Даже Арлозоров назвал это интервью политически вредным. Радикал Наум Гольдман, который уже давно добивался отставки Вейцмана, выступил от имени политического комитета и постарался извлечь как можно больше пользы для себя из его ошибки. Он заявил, что воспринимает это интервью как «объявление войны» сионистскому движению, и потребовал поставить на голосование вопрос о доверии Вейцману. В результате тот набрал лишь 106 голосов против 123.

Это был хорошо рассчитанный маневр и, в сущности, единственная возможность победы для оппонентов Вейцмана, поскольку голоса большинства, отвергшего прежнего лидера, сразу же резко разделились по вопросу о том, кто станет его преемником. Предложение ревизионистов раз и навсегда определить «конечную цель» сионизма было отвергнуто, а новый Исполнительный комитет, в который вошли Соколов, Арлозоров, Бродецкий, Фарбштейн, Локкер и Нейман, в сущности, представлял собой собрание вейцманистов без Вейцмана. Возможно, оппонентам Вейцмана (как он писал впоследствии) тогда казалось, что уступчивость Соколова позволит им направить сионистское движение в необходимом для них направлении. Но они ошибались, ибо Жаботинский так и не получил шанса воспользоваться ситуацией. А Наум Гольдман, по иронии судьбы, через много лет оказался в том же положении, в каком находился свергнутый им Вейцман в 1931 г.: его отстранили от руководства движением за склонность к «минимализму» и «постепенным изменениям».

Конгресс 1931 года казался большинству его участников поворотным пунктом в истории сионизма. Но и это было заблуждением, ибо политика Всемирной сионистской организации осталась практически неизменной, а Вейцман вернулся на пост президента четыре года спустя. Приписывать решающее историческое значение конфликтам внутри сионистского движения было бы неразумно. Настоящим поворотным пунктом стал только 1933 год, как выяснилось в результате событий, над которыми движение было абсолютно не властно.