Стоило королю Карлу возвратиться в Неаполь после своей коронации в 1735 году, как Сицилия вернулась к привычной жизни. Сицилийцы упорно отказывались воспринимать австрийское влияние и отвергали все попытки австрийцев «упорядочить» остров – точно так же, как недавно сопротивлялись аналогичным попыткам Пьемонта. После четырех столетий испанской оккупации они оставались по сути испанцами, пускай ими теперь управляли из Неаполя, а не из Мадрида (поначалу данное обстоятельство практически не сказывалось). Король, при всей его «итальянизированности», был испанцем по происхождению; значительной частью территории Сицилии продолжали владеть тоже испанцы; правящий класс и те, кто притязал на принадлежность к аристократии, говорили на испанском языке, причем уже на протяжении нескольких поколений; карнавалы и религиозные процессии проводились по испанским традициям; итальянский язык с некоторым трудом признали официальным в 1760-х годах, а вот бои быков устраивались на острове вплоть до рубежа девятнадцатого века.
Но времена меняются. В августе 1759 года испанский король Фердинанд VI умер в возрасте сорока шести лет. Он никогда не отличался крепким душевным здоровьем, а кончина годом ранее любимой жены, откровенно уродливой Марии Барбары де Браганса, и вовсе ввергла его в пучину отчаяния. Он отказывался бриться и менять одежду, просиживал в неподвижности до восемнадцати часов подряд. Как ни странно, он был достаточно хорошим правителем (впрочем, в этом немалая заслуга его супруги). Вместе они с Марией Барбарой восстановили национальные финансы – безнадежно подорванные предшественниками на троне, Филиппом V и Елизаветой Фарнезе, – построили грозный флот, щедро покровительствовали искусствам и наукам и сумели усмирить инквизицию, положив конец публичным аутодафе, которые шокировали просвещенную Европу восемнадцатого столетия. Многие монархи были куда хуже.
Королевство перешло к сводному брату Фердинанда, Карлу, которому соответственно пришлось передавать неаполитанский престол другому члену своей семьи. Его старший сын Филипп, увы, не годился на эту роль: второго сына, тоже Карла, сделали принцем Астурийским и официально назначили наследником испанского престола; Неаполь поэтому достался третьему сыну короля, Фердинанду, в ту пору восьмилетнему мальчику. Покончив с этими трудами, Карл и Мария-Амалия, взяв с собою четверых старших детей – двоим младшим места не нашлось и они путешествовали на отдельном корабле, – отплыли в Барселону. 9 декабря они прибыли в Мадрид, где король воссоединился со своей суровой матерью (та правила страной как регент) впервые после разлуки двадцать восемь лет назад. Мать и сын жарко обнялись, однако Карл быстро дал понять, что ныне он сам себе хозяин и отнюдь не собирается допускать влияния Елизаветы на государственные дела. Она не возражала, поскольку к тому времени уже находилась в почтенном возрасте, чудовищно растолстела и почти ослепла. Вскоре она вернулась в свой дворец в Сан-Ильдефонсо и больше никогда – даже в связи со смертью Марии-Амалии всего три месяца спустя – не бывала в Мадриде.
Пускай Карла нельзя было назвать интеллектуалом, он отличался трудолюбием и добросовестностью, был глубоко набожным и предельно искренним человеком; он оставил свое королевство потомкам значительно более богатым, чем принял. Как он сам писал в 1750 году: