Реакция на смерть королевы в Вене и в Палермо представляет любопытный контраст. В Вене уже происходил конгресс союзных наций; балы поэтому устраивались почти каждую ночь. Двор скорбел – но и только. Министр иностранных дел Франции Талейран[156]
писал Людовику XVIII: «О королеве Неаполя едва ли вспоминают. Ее смерть, кажется, доставила изрядное облегчение мсье де Меттерниху». В Палермо, с другой стороны, все театры закрылись на месяц, а официальный траур длился полгода. Поминальные мессы служили в каждом городском храме. В Неаполе Мюраты, получив это известие, приостановили формальный прием. Что касается Фердинанда, тот повел себя не слишком сообразно обстоятельствам. 27 ноября, когда не прошло и трех месяцев после смерти супруги, шестидесятитрехлетний король женился на своей давней любовнице, сорокачетырехлетней принцессе Партаннской, которая ныне, по некоей сицилийской причуде, сделалась герцогиней Флоридийской. Несмотря на семерых детей, которых родила своему покойному мужу, она, если верить слухам, бродившим по Палермо, щедро расточала свою благосклонность; наследный принц, в частности, не скрывал своего неодобрения, чем заслужил знаменитую отповедь отца: «Penza a Mammeta, figlio mio, penza a Mammeta!»[157] Но после Марии-Каролины принцесса-герцогиня казалась глотком свежего воздуха – она всегда улыбалась, охотно смеялась, не выказывала ни малейшего интереса к политике и дарила Фердинанду – по всеобщему мнению – подлинное счастье.Немалое напряжение возникло в том числе и для тех, кто состоял в делегациях Венского конгресса, в конце февраля 1815 года, когда Наполеон бежал с Эльбы, собрал армию (преимущественно из солдат Людовика XVIII, отправленных его остановить) и триумфально вступил в Париж. Заметным исключением оказался Иоахим Мюрат, который немедленно переметнулся на сторону бывшего повелителя, ибо увидел (или ему почудилось) возможность создания объединенной Италии – разумеется, с собою в качестве ее короля. Располагая армией примерно в 40 000 штыков, он пошел на Милан, в очередной раз призывая всех итальянских патриотов под свои знамена. На этот призыв никто не откликнулся. Люди устали воевать. Кое-кто одобрительно покивал – но и только. Австрийцы поначалу отступили, поскольку их силы в этой местности были малочисленными; но в апреле они перешли в наступление и 3 мая при Толентино дали Мюрату генеральное сражение. Мюрат воевал, как обычно, доблестно, однако он безнадежно уступал врагу в численности, потерял 4000 человек и всю артиллерию и был вынужден оставить поле боя. Через две недели, обескураженный, он вернулся в Неаполь.
Его жена Каролина старалась сплотить и уберечь город. Как и сам Мюрат, она никогда не страдала дефицитом мужества. Англо-сицилийский флот под началом коммодора сэра Джорджа Кэмпбелла бросил якорь в заливе, угрожая бомбардировкой, а городские лаццарони становились все беспокойнее, тоскуя по королю, который говорил на одном с ними языке и был для этой публики одним из них. Каролина отказывалась покидать город и ежедневно проезжала по улицам, дабы показать, что она все еще владеет ситуацией. На самом деле она, как и ее муж, понимала, что «великое приключение» закончилось. Оставалось лишь надеяться на такое соглашение с союзниками, которое позволит им сохранить хотя бы остатки чести и достоинства. 20 мая в Казаланце близ Капуи был подписан договор, который предусматривал возвращение Фердинанда на трон Неаполитанского королевства; тот помиловал бывших врагов, военных и политических, и как бы начал правление с чистого листа.
Мюрата не было среди тех, кто поставил свою подпись под документом. Он снял свой великолепный мундир и в скромной гражданской одежде, в сопровождении нескольких офицеров и камердинера, выехал из города накануне. К тому времени его жена, с четырьмя детьми и двумя гувернантками-англичанками, уже находилась на борту «Тремендоуса» коммодора Кэмпбелла и плыла в Триест. По словам одной из гувернанток, мисс Кэтрин Дэвис, Каролине «позволили забрать из дворца все, что она сочтет необходимым». Это необходимое включало в том числе «любимую однорогую корову, носившую имя Каролина в честь правительницы, чтобы она могла поить детей молоком в ходе плавания». Бывшей королеве предстояло перенести еще одно унижение, прежде чем она покинула неаполитанские воды: на выходе из залива «Тремендоус» разошелся с кораблем короля Фердинанда. Кэмпбелл не стал скрывать от Каролины данное обстоятельство и объяснил, что должен дать его величеству салют из двадцати одной пушки («без этой церемонии, – позже прокомментировала Каролина, – мы вполне могли бы обойтись»).