История Сицилии

С юридической точки зрения проблем с наследованием не было никаких. Умирающий король ясно дал понять, что хочет передать корону своему уцелевшему сыну, тоже Вильгельму; поскольку же мальчику было всего двенадцать лет, его матери, королеве Маргарите, предстояло исполнять обязанности регента. Все казалось понятным и простым.

В день, назначенный для коронации, юный Вильгельм моментально завоевал сердца подданных. В отличие от своего отца, он был невероятно хорош собой. Когда в соборе Палермо на его голову возложили корону Сицилии и когда позже он ехал верхом по улицам в направлении королевского дворца, золотой венец сверкал на длинных золотистых волосах, унаследованных от предков-викингов, и подданные, как сообщается, «не могли сдержать свою радость». Тем не менее королева Маргарита сознавала, что ей придется немало постараться, чтобы сохранить свое положение. С одной стороны, ее нынешние советники все были людьми предыдущего режима. И все отличались богатством и могуществом. Пост главного министра занимал евнух-мусульманин по имени Господин («каид») Петр. Типичный клерк, государственный служащий, а не государственный деятель, он умело занимался делами, а его преданность королю и королевской семье не вызывала сомнений, как и лояльность великого протонотария[63] Маттео д’Аджелло. Еще был двоюродный брат королевы, Гилберт из Гравины, вспыльчивый интриган, который ненавидел Петра и постоянно донимал Маргариту требованиями назначить его на место евнуха. Наконец, нельзя не упомянуть двух глубоко неприятных королеве англичан. Первый – это Ричард Палмер, епископ Сиракуз, самый даровитый из всех советников, но повсеместно нелюбимый за свое высокомерие и надменность; второй – его заклятый враг, различные «орфографические» маски которого (достаточно назвать лишь две – Офамил и Oффамильо) представляют собой не более чем отчаянные попытки сицилийцев передать фонетически обыкновенное английское имя Уолтер с Мельницы (of the Mill). Прибывший на Сицилию в качестве наставника королевских детей, он со временем стал каноником Палатинской капеллы – и в этой должности проявил себя еще более беспринципным и амбициозным, чем Палмер. Вскоре ему суждено было занять высшие политические и церковные должности на острове, достроить собор и стать единственным англичанином в истории, который имел право подписываться как «эмир и архиепископ».

Ни один из этих людей, очевидно, не являлся приемлемым в качестве главного советника королевы. Все они были эгоистами, руководствовались исключительно собственными целями, а не благом королевства; держались с Маргаритой весьма покровительственно, норовили запугать королеву или интригами склонить на свою сторону. Маргарите же требовался соотечественник, человек, думавший схожим образом и говоривший на ее языке; выбор в конце концов пал на молодого кузена по линии матери-норманнки – по имени Стефан дю Перш. Когда он высадился в Палермо на исходе лета 1166 года, для него это была лишь остановка на пути в Святую землю; но Маргарите не составило труда убедить кузена (посулами власти, почестей и богатства) отложить паломничество на неопределенный срок и разделить с нею бремя правления королевством. С самого начала Стефан показал себя способным и энергичным; что было важно – а на Сицилии такое почти не встречалось, – его как будто не интересовали мирские блага. Маргарита пришла в восторг. Спустя всего два месяца после прибытия на остров Стефан сделался канцлером.

Весть об этом назначении, как и следовало ожидать, вызвала бурю протестов. Стефан прибыл на остров в сопровождении тридцати семи спутников; в последующие месяцы многие другие приятели из Франции присоединились к нему; очень скоро королевский двор и ряд государственных служб Сицилии, что называется, офранцузились. При всем том Стефан был идеалистом и искренне хотел сделать Сицилию лучше, а потому проталкивал реформы, которые считал необходимыми, не обращая внимания на общественное мнение и собственную непопулярность. Поэтому приходится признать, что королева Маргарита была права, привлекая чужака к управлению королевством. Реформы давно назрели; в преобладающей атмосфере раздоров и недоверия для любого сицилийца было практически невозможно (будь он островитянином по рождению или по практике усыновления) их осуществить. Стефан, беспристрастный и чужой для всех, единственный мог это сделать – и преуспел, поскольку ему хватило мужества и душевных сил. Но неизбежно, сколько бы пользы он ни принес широким массам, его должны были возненавидеть практически все люди, приближенные к власти. Эта ненависть обострилась еще сильнее осенью 1167 года, когда королева, сохранив за ним пост канцлера, велела поспешно рукоположить Стефана в священство, а затем настояла на том, чтобы всегда готовые услужить правителю каноники собора Палермо избрали Стефана новым архиепископом.