История Словакии

К словацким землям, а также к истории и культуре словацкого народа в России также проявлялось большое внимание. Особый интерес вызвали зародившиеся именно в словацкой среде идеи славянской взаимности, которые были впервые высказаны Яном Геркелем, а затем воспеты Яном Колларом в лирико-эпической поэме «Дочь Славы» (опубликована в 1824 г.). Сам факт принадлежности словацкого народа к многочисленной группе других славянских народов, к «славянскому миру», был действенным стимулом в процессе его национальной самоидентификации. Эти же идеи были развиты Я. Колларом в его книге, вышедшей в 1836г. под названием «О литературной взаимности между племенами и наречиями славянскими». Она была переведена в следующем году на немецкий, а впоследствии и на другие языки. Его идеи вышли далеко за словацкие пределы, стали достоянием и источником вдохновения для многих других культурных и политических деятелей славянских народов, но в то же время возбудили опасения среди венгерских и германских политиков, усмотревших в них угрозу своим замыслам.

Мало известен факт, что сам термин «панславизм» родился на словацкой почве, вернее — в ходе словацко-венгерской полемики в начале 40-х годов XIX столетия. История его такова. Понятие «панславизм» впервые было употреблено («изобретено») словацким ученым Яном Геркелем в трактате о «славянском языке»[1], который был утопической попыткой создать искусственный «всеславянскийязык». Его резко критиковал П. Шафарик, охарактеризовавший книгу как несостоятельную[2]. Сам Геркель применял слово «панславизм» только к области лингвистики и не вкладывал в него никакого политического содержания. Последнее появилось позднее, на фоне усилившейся антироссийской пропаганды в западноевропейских странах, особенно в Англии и Франции, а с конца 30- начала 40-х годов XIX века и в германских землях. По времени это совпало с усилением мадьяризаторской политики в Венгерском королевстве, в ходе которой стремление словацкого народа к развитию своего языка было охарактеризовано как стремление к образованию единой славянской нации во главе с Россией. Так появилась ложная альтернатива — либо мадьяризация, либо потеря свободы и подчинение России. В таком именно смысле этот термин был впервые употреблен в статье К. Крамарчика «Чешско-славянские герои панславизма в Левоче», опубликованной в венгерском журнале «Таршалкодо» 14 ноября 1840 г.[3]Он сразу же вызвал шумную полемику и стал боевым лозунгом в борьбе против словацкого национального движения.

Поскольку аналогичные обвинения были выдвинуты и в адрес ведущих деятелей чешского национального движения, борьба вышла за пределы Венгерского королевства и привлекла внимание австрийских правящих кругов и германского общественного мнения. Появившиеся статьи в германской прессе, сопровождавшиеся дальнейшими домыслами и вымыслами, вынудили Ф. Палацкого и П.И. Шафарика выступить в начале 1841 г, с опровержениями обвинений в их адрес. Однако это только подлило масла в огонь и способствовало распространению данного термина. Заложенная в нем тенденциозность, где сознательно смешивались воедино стремления славянских народов к развитию своей культуры и подозрения в захватнических планах России, делали его удобным инструментом для различных политических спекуляций. Особое распространение он получил в немецкой прессе пангерманского толка накануне революции 1848 г., а также в последующие десятилетия, особенно в годы германской «мировой политики». Использовали его впоследствии и гитлеровцы. Он до настоящего времени бытует в русофобской прессе на Западе и в тех странах, где имеются такие течения. Именно такая живучесть заставила нас обратить внимание на место и обстоятельства его происхождения. Для российских читателей это представляет несомненный интерес.

Революция 1848 г., охватившая ряд европейских государств, в том числе и Австрийскую империю с входившим в нее Венгерским королевством, получила в истории название «весны народов» и пробудила надежды словацких политических деятелей на обретение автономии на основе этнического признака. Но мадьярские революционеры игнорировали и отвергали такие требования, тогда как австрийские власти использовали их лишь в тактических целях и после поражения революции постарались поскорее забыть об их существовании. В таких условиях в середине XIX века развивалась деятельность Людовита Штура, другого выдающегося словацкого общественного и культурного деятеля. Он расходился с Я. Колларом в вопросах развития словацкого языка и литературы, но был горячим сторонником сотрудничества славянских народов, которое он рассматривал в рамках формулы «единство в многообразии». Именно Л. Штур способствовал кодификации словацкого литературного языка, что встречало одобрение со стороны таких виднейших российских славистов как И.И. Срезневский и О.М. Бодянский.