Но на родине у него остался сын, офицер деникинской армии, и по-человечески вполне понятно стремление отца разыскать пропавшего сына. И вот в конце 1925 года сорокасемилетний Шульгин предпринимает то, что все его знакомые назвали «немыслимой авантюрой»: он отправляется в Совдепию и 23 декабря нелегально переходит границу. Сына Шульгин, правда, так разыскать и не сумел, а вот свои впечатления от увиденного при посещении Киева, Москвы и Ленинграда изложил в книге «Три столицы», вышедшей в свет в Париже в январе 1927 года.
«Она вознесла меня на необычную высоту, — вспоминал впоследствии Василий Витальевич, — некоторое время я был самой яркой фигурой в эмиграции… Затем последовало падение. С вершины восхищения — в бездну насмешек».
Выход книги вызвал в эмиграции неоднозначную реакцию: одни назвали автора «предателем белой идеи», другие угрожали расправой за то, что он якобы «раскрыл монархическую организацию» в России. О чем же писал Шульгин в книге, представляющей своеобразный симбиоз личного путевого дневника, захватывающего детектива и политической программы?
До этого путешествия Шульгину, подобно многим эмигрантам, не верилось в возрождение разоренной и растерзанной войной России.
Но уже в конце 1925 года в Киеве он воочию видит, что «Россия встает» — это рефреном пройдет через всю книгу, даря ее читателям радость и надежду.
Шульгина потряс тот факт, что «в городе Киеве есть дети. Есть много детей, есть здоровые дети. Одеты — ничего, не мерзнут». По собственному признанию, Шульгин был уверен, что едет «в умершую страну», и ожидал увидеть «вымирающий русский народ». Поэтому неудивительно, что его, как и всю эмиграцию, поразило «несомненное воскресение… пробуждение мощного народа».
Правда, звучит в этом произведении и иной рефрен: «Все как было, только — хуже», но при этом следует сделать поправку на шесть долгих лет кровопролитной войны, ведь во время визита Шульгина в нашей стране шел только пятый год мирной передышки.
Думается, что не только к современникам были обращены его слова: «Нужно совершенно отстраниться от зоологической ненависти, от упрощенного мировоззрения: всё, что было при большевиках, должно быть уничтожено. Если мы так будем рассуждать, мы бог знает куда зайдем! Перед нами какое-нибудь явление. Мы должны себе давать отчет, хорошо оно или плохо с точки зрения чисто объективной. То есть соответствует ли оно… общим представлениям о том, что есть благо для государства».
И наконец, резюме опасного путешествия в ненавидимую Совдепию: «Когда я шел туда, у меня не было родины. Сейчас она у меня есть!»
«Путевая» часть книги включает живописные описания перехода границы совместно с мнимыми «контрабандистами», которые вызывают явное восхищение автора. В «Трех столицах» Шульгин отрицает наличие у него каких-либо иных, кроме поиска сына, мотивов столь опасного предприятия, хотя в шутку и называет себя шпионом: «Я приехал подсмотреть, как живет и работает Россия под властью коммунистов».
Первоначально книга Шульгина вызвала среди эмигрантов огромный интерес, поскольку в политических кругах за рубежом автор ее имел репутацию человека объективного и принципиального — написал же он в книге «1920-й год»: «Белое движение было начато почти что святыми, а кончали его почти что разбойники», признавая, что проклял не Белую армию, «а тех отступников Белого дела, которые запятнали белые знамена грабежом и насилием». Стремясь по мере возможности всю жизнь служить Правде, Шульгин позднее был вынужден также признать: «Красные, начав почти что разбойниками, с некоторого времени стремятся к святости…»
Чем же было вызвано столь резкое изменение отношения эмигрантских кругов к автору «Трех столиц» — от восхищения до насмешки?
Дело в том, что в конце апреля (напомним, что книга появилась только в январе того же 1927 года) стало известно: Шульгин, тщательно стремившийся, по его словам, избегать «лап ОГПУ», с самого первого шага вручил свою жизнь и судьбу… в руки пресловутой Лубянки.
А началась эта поистине детективная история более чем за год до описываемых в книге событий.
Летом 1925 года в берлинской квартире генерала Алексея Александровича фон Лампе, являвшегося представителем бывшего командующего Добровольческой армией юга России генерала Врангеля, в присутствии генерала Евгения Константиновича Климовича, бывшего начальника Московского охранного отделения, заведующего Особым отделом и даже директора Департамента полиции, а впоследствии и начальника контрразведки Добровольческой армии, а также бывшего сенатора Николая Николаевича Чебышева и, наконец, самого Василия Витальевича Шульгина произошла долгожданная встреча с представителем нелегально действующей в Советской России антибольшевистской организации.
Гостя, мужчину лет пятидесяти, с золотым пенсне на носу, с внешностью и манерами большого петербургского чиновника, представил сам хозяин квартиры: «Знакомьтесь, господа: Фёдоров Александр Александрович».