— Женщина, делай свое дело! Женщина с полным спокойствием, с выражением покорного равнодушия на лице, подвинулась к жаровне и опустила руку в груду пылающих углей. Она, не моргнув глазом, смотрела на свою горящую руку и вдыхала дым и смрад горящего тела, которые поднимались от жаровни. Тем временем вернулся другой церемониймейстер, спускавшийся в подземелье. Он влек белого козла. Он подвел животное к самой статуе Бафомета, Вокруг него поставили четыре черных свечи. Несколько человек вооружились ножами и прежде всего зверски исполосовали несчастное животное, видимо стараясь причинить ему как можно больше страданий. После того козлу вскрыли живот. Великий Мастер погрузил руку в разрез, вырвал из животного внутренности и, изрыгая самые энергичные хулы против Адонаи, возложил эти окровавленные куски тела на ступени алтаря Бафомета. Но и эта жертва имела одинаковую участь со всеми прежними попытками: Баал-Зебуб не являлся. Тогда, по словам Батайля, разыгралась последняя неимоверная сцена заклинаний. Двое здоровых индусов выделились из толпы, наклонились над полом святилища, ухватились за что-то, и вдруг оказалось, что в этом месте пола была громадная, тяжелая подъемная плита, прикрывавшая ход в подземелье. Когда плита эта была приподнята, снизу хлынула вонь, от которой Батайль едва не лишился чувств. Там внизу, в этой смрадной норе, валялось восемь человек, буквально заживо сгнивших. Эти восемь еще проявляли некоторые признаки жизни. Но рядом с ними лежали другие, уже мертвые, окончательно сгнившие. Были и такие, от которых оставались одни только скелеты. Вся эта полуживая, полумертвая масса была перемешана с грудами червей, которые копошись в ней, как они обычно копошатся в падали.
— Мак-Бенак, Мак-Бенак! — кричал Великий Мастер в каком-то экстазе, наводившем ужас. Из ямы выволокли нескольких факиров, которые оставались еще живы, их отнесли к подножию статуи Бафомета и там посадили. Взглянув на них поближе, Батайль, как врач, только подивился, каким чудом они все еще оставались живы. Их тело находилось в полном разложении; у многих вся кожа и мускулы были изъедены насквозь, до самых костей, белые поверхности которых страшно зияли сквозь прогнившие места. К этим полусгнившим останкам не было возможности даже применить имени человеческого существа. В святилище оказались еще другие подземелья, внутри которых тоже валялись такие же полумертвецы, пожираемые червями. Потому-то это святилище и называлось «Храмом тления» . В сущности, весь храм представлял собой сплошное адское кладбище. Один из церемониймейстеров взял в руки туземную флейту и начал в нее насвистывать, со странными переходами звуков. Эти звуки были призывным сигналом. Как только они раздались, сейчас же из невидимых щелей святилища стали выползать змеи, громадные пауки с волосатыми лапами и гнусного вида жабы.
— Танкам! Танкам! — вдруг возопил Великий Мастер. «Танкам» на туземном языке означает «человеческое жертвоприношение» . Когда раздалось это слово, трое индусов схватили одного из полусгнивших факиров и взвалили его на алтарь Бафомета. Великий мастер вооружился особенным серповидным ножом и, вновь разразившись неистовой хулой против Адонаи, перерезал горло у жертвы. Хлынула кровь; Великий Мастер погрузил в нее руку и обрызгал ею статую Бафомета. Гады, выползшие из своих нор, все приблизились к алтарю. Змеи вытянулись торчмя на своих хвостах и, надув щеки, издавали свист; жабы в свою очередь издавали какие-то противные звуки. Великий Мастер что-то бормотал на туземном языке, вероятно, молитвы сатане, как полагает Батайль. Голоса замурованных и повешенных факиров тоже примешивались к этому адскому хору. Зарезанный козел все еще изредка вздрагивал ногами. А около треножника все еще стояла та женщина, равнодушно глядя на свою совсем обуглившуюся руку, которую она так и не снимала с углей все время. Тогда под мрачными сводами святилища еще раз раздался громкий голос Великого Мастера: