5. Этот портрет не соответствовал реальности. Адамс был очень умен и, несмотря на свое тщеславие, искренне предан своей стране. Но кальвинизм, впитанный с молоком матери, соединился в нем с политическим опытом, создавая превратное впечатление о его натуре. Он считал, что людьми управляют их личные интересы, что «первое, что заботит человека, — это его обед, а второе — любовные привязанности». Он не верил в равенство. «Вся демократия, — утверждал он, — скрывает в себе аристократию, и ее легко опознать повсюду — в Риме, во Франции или в Англии… Если вы дадите власть народу, — добавлял он, — то не будет конца его требованиям… Новая аристократия займет ваши места и будет относиться к своим бывшим товарищам гораздо жестче, чем когда-то относились к ним вы». По мнению нового президента, республика должна располагаться ровно посередине, на полпути между тиранией и анархией, которые всегда угрожают человеческим обществам. В целом Адамс был реалистом. Он опасался влияния богатого и могущественного меньшинства, равно как и бедного и активного большинства. Равно, но не больше. Он поучал, что роль государственного мужа — защищать государство от эксплуатации одними и притязаний других. Такое отношение было беспристрастным, но не слишком популярным, так что друзей у Джона Адамса было немного.
6. Вступив в должность, Адамс оказался перед лицом невиданного франко-американского кризиса. Монро, новый посол в Париже, выступил перед Национальным конвентом и горячо заверил его в симпатиях Соединенных Штатов Французской революции. Госдепартамент осудил его за эти слова поддержки, идущие вразрез с политикой нейтралитета, и отозвал назад в Америку. Это повлекло за собой негодование во Франции, где печально знаменитый «Договор Джея» уже и так вызвал сильное возмущение. Директория отказалась принять Пинкни в качестве преемника Монро, и множество американских судов было захвачено французскими кораблями во всех морях. По сути, если не по закону, это было разрывом дипломатических отношений. Адамс, желавший мира, решил отправить во Францию специальное посольство в составе Джона Маршалла, Элбриджа Джерри и Пинкни. Тем временем федералисты советовали готовиться к войне против Франции, строить корабли и поднимать армию. Когда трое посланников прибыли в Париж, министр иностранных дел Талейран велел передать им, что Директория весьма раздосадована позицией Соединенных Штатов и что, возможно, сам он даже не примет дипломатическую миссию, но, правда, отправит на встречу с ними компетентных лиц. Этими «компетентными лицами», обозначенными в официальных документах инициалами «Х.», «Y.» и «Z.», были господа Оттингер, Беллами и Отваль. Сперва они изъяснялись намеками, а затем четко дали понять, что аудиенция не будет предоставлена до тех пор, пока Директории не будет оказана «небольшая любезность» — кредит, подарок в двести сорок тысяч долларов без ущерба для последующего займа. Трое американцев гневно ответили: «Мы отвечаем „нет“! Не дадим даже шести пенсов!» В Соединенных Штатах эта реплика в рассказе о деле Х., Y. и Z. звучала более героически: «Миллионы на оборону — да, но ни цента на дань».