2. Как только на Востоке в результате экономического или политического кризиса дела начинали идти хуже, тысячи молодых семей, искатели приключений, направлялись в долину Огайо. До Питтсбурга они ехали верхом или в крытых повозках, прихватив с собой небольшой запас еды, докупая остальное у местных фермеров. А в Питтсбурге те, у кого были деньги и кто считал, что справится с судоходством, приобретали корабль по цене пять шиллингов за тонну груза и плыли на нем со своими домочадцами и скарбом. При приливе течение само несло эмигрантов к месту назначения. Те, кто был слишком беден или недостаточно уверен в своем навигационном мастерстве, арендовали места на чужих кораблях. Сотни плотов, на которых возвышались шалаши из веток, перевозили ребятню, свиней, домашнюю птицу, стога сена, плуги. Целые фермы переезжали так из Новой Англии в долину Миссисипи. «Честный Джонатан в окружении своего кричащего, рычащего, хрюкающего, блеющего, ржущего семейства плыл до пункта назначения, не покидая домашнего очага, а по прибытии высаживался вместе с ним на берег».
3. Первые несколько недель были тяжелыми, невероятно тяжелыми. Почти всегда купленный иммигрантом земельный надел находился прямо в лесных зарослях. Домочадцам приходилось спать на плоту, пока мужчины рубили деревья. Казалось, все местные свободные руки и топоры были брошены на помощь новоприбывшим. Согласно заведенному здесь обычаю, каждая семья посылала по одному человеку, чтобы посодействовать новичкам. Доброжелательность соседей и их стремление помочь были главными побуждениями этой общины. Едва расчищали участок земли, как женщины тут же разводили огород. Уже через пять недель они готовили еду из своих овощей. Что касается дома, построенного из плохо обтесанных бревен и пропускавшего и свет, и ветер, и дым, то он рос еще быстрее. Длинный кожаный ремень из кожи бизона, на который вешалась одежда всей семьи, служил гардеробом. Кровати, стулья, столы приносил лес. Разобранный плот превращался в пол. Домашней утвари практически не было. Вначале много времени уходило на поездки в ближайшие лавки. Чтобы во что-то одеться, женщины пряли и ткали вручную, а те, кто обладал хорошим вкусом, проявляли его в собственных творениях. Homespun — домотканые ткани и одеяла — были прочными и долговечными. Позже появились первые разносчики товара, коробейники, а когда плотность населения увеличивалась, какой-нибудь предприимчивый первопроходец открывал general store (универсальный магазин). Там продавали все на свете: иголки и якоря, солнечные и напольные часы, нитки и кружева, виски и уксус. «Я услышал, как мужчина спросил башмаки, а продавец ответил, что их-то сейчас нет, но зато есть отличный джин… A другой, которого жена отправила за утюгом, вернулся домой с часами с кукушкой». Слова «купить», «продать» звучали редко. Употребляли слoво «trade» (сделка, обмен). О деньгах вообще речь не шла. Вся торговля была меновой. Фермер приносил муку, кукурузу, яблоки, бекон, а взамен получал кастрюли, одежду или стаканы, которые стоили здесь в три раза дороже, чем в Балтиморе или Филадельфии. Дважды в год торговец отправлял по воде в Новый Орлеан накопленные им запасы продовольствия или же отправлялся туда сам и выручал огромную прибыль; назад он вез доллары, заезжал на обратном пути в Филадельфию, чтобы пополнить запасы, и наконец возвращался на Запад. Огромный путь, почти шесть тысяч миль пароходом и в экипаже, но именно так сколачивались огромные состояния.
Дэниел А. Дженкс. Лагерь переселенцев в Неваде. 1859
Джордж Калеб Бингем. Плотогоны на Миссисипи. 1840-е