2. Возможно, их беспощадная сила была необходима, чтобы выковать подобающий инструмент для действия. Но в конце века наступило такое время, когда чрезмерный индивидуализм затруднил жизнь среднестатистического человека. Преуспела ли плутократия в господстве над демократией? Таков важнейший вопрос тех тридцати пяти лет. С 1880-х годов общественное мнение требовало, чтобы деловые люди находились под контролем, а политическая жизнь стала честнее. «Получается, что все искусство управления, — говорил Генри Адамс, — состоит в том, чтобы контролировать людей, столь же далеких от нас социально, как языческие божества, — мы их не знаем, но непременно должны узнать, хотя даже под пыткой они все равно не смогут сообщить нам ничего толкового о политических ценностях». Нередко на выборах реформатор побеждал дельца. Но бывало, и делец на старости лет становился реформатором. Карнеги, Рокфеллер пожертвовали свои состояния фондам, которые отныне будут играть роль в интеллектуальном развитии страны. В каждой из двух партий верх взяло прогрессивное крыло. Популярными стали законы о трестах. И хотя этот период и вызывал беспокойство своей аморальностью, в 1890-е годы много обнадеживающих фактов свидетельствовало о том, что в целом страна остается здоровой. Случались скандалы и злоупотребления, но и то и другое изобличалось. Если зло велико, то исцеление кажется неизбежным. Никто не может требовать совершенства в отношениях между людьми. Разумный гражданин хочет, только чтобы общественные институты позволяли стране слегка выходить из положения равновесия, а затем возвращаться в исходное. Так обстояло дело в Соединенных Штатах.
3. Для Америки это был период исторических столетних годовщин: 1876 год — годовщина Декларации независимости; 1881 год — годовщина осады Йорктауна; 1887 год — годовщина принятия Конституции. Эти вехи позволяли измерить пройденный отрезок времени. То, что в 1776 году еще казалось хрупкой надеждой, смелым замыслом горстки людей, в 1876 году превратилось в гигантскую и процветающую страну, одну из самых могущественных в мире. Конституция, которая так мучительно рождалась в Филадельфии, выдержала испытание столетием и продемонстрировала удивительную молодость. Однако Америки Вашингтона и Джефферсона уже не существовало; на свет явилась Америка Гамильтона, посмертное детище гения, совсем не похожее на то, что представлял себе сам Гамильтон. Бо́льшая часть населения отныне жила в городах. Богатство и роскошь достигли вопиющих размеров. Росло классовое чувство. В Нью-Йорке Четыреста[101] противостояли Четырем миллионам[102]. Как сказал один американский писатель: «Америка Фиска и Гулда,