10. Так завершилась эпоха французского господства в Северной Америке. Этой идее служили замечательные люди, именами которых до сих пор пестрит континент. Однако этим первопроходцам мешали недостаток переселенцев, внутренние разногласия и, при Людовике XIV, равнодушие со стороны метрополии. Не может быть колоний без господства на море, а Франция во времена Семилетней войны не имела достойного флота. Кроме того, английские колонии в Америке, богатые разнообразными ресурсами, предоставляли Англии силы, которым Франции нечего было противопоставить. Парижский мирный договор лишил ее почти всех колоний. Она теряла Канаду, Индию, за исключением нескольких факторий, Сенегал, кроме острова Горé. Левый берег Миссисипи переходил Англии, в то время как Луизиана, по тайному соглашению, была отдана Испании, связанной с Францией семейными узами и на чью дружественность французский министр Шуазёль рассчитывал, чтобы взять реванш. Ибо, если Вольтер пренебрежительно говорил о потерянных в Канаде «нескольких арпанах снега», а французское общество относилось к колониям с крайним равнодушием, королевские министры рассматривали Парижский договор лишь как временное унижение. Согласно договору, канадцы при желании могли вернуться во Францию. Этой возможностью воспользовались богатые вельможи, фермеры же, трапперы, духовенство и мелкопоместные дворяне остались. В 1763 году их было около шестидесяти тысяч. От них произошли миллионы франкоговорящих канадцев, которые, одни в Канаде, другие в Массачусетсе, в Нью-Гэмпшире или Луизиане, до сих пор сохраняют на Американском континенте некоторые из лучших французских качеств.
VIII. Сцены колониальной жизни
1. В 1763 году английские колонии в Северной Америке насчитывали в совокупности приблизительно один миллион двести пятьдесят тысяч жителей белой расы и двести тридцать тысяч черной. Индейцев оттеснили к лесам, но во многих местах граница находилась всего в одном дне пути от побережья, и колонисты прекрасно осознавали присутствие на окраине их цивилизации этих диких, непредсказуемых, дерзких племен. Головной убор из перьев условного индейца, его белый кожаный фартук, черные косички, трофеи в виде окровавленных скальпов — все это преследовало детей в кошмарных снах. Среди белых существовали классовые различия, но не такие резкие, как в Англии. На Юге, вопреки легендам, далеко не все первые семьи имели дворянское происхождение. Во времена Кромвеля бывало, что в Америку приезжали дворяне, но немного; почти все эмигранты принадлежали к средним классам. Так, плантатор, глава почитаемого дома, который посылал своего сына на обучение в Оксфорд, блистал на званых вечерах у губернатора, украшал дверцы кареты гербом и властвовал над множеством рабов, происходил от бедняка, который столетием раньше, чтобы оплатить дорогу, был вынужден продать себя и пойти в услужение. На Севере правящий класс поначалу состоял из священнослужителей. Потом крупные коммерсанты и судовладельцы взяли верх и образовали нечто вроде «джентри». На многих гербах фигурировала «священная треска», приносящая богатство. В Массачусетсе собственный выезд имели только несколько семейств, зато там были распространены портшез и верховые лошади. Когда один бостонский адвокат, Дэниел Леонард, позволил себе одежду с золотым шитьем и парную упряжку, он погубил свою карьеру. «Все были шокированы этим, — говорит Джон Адамс. — Это было что-то новое. Ни один другой юрист, поверенный, адвокат, каковы бы ни были его возраст, известность или ранг, до сих пор не имел наглости завести себе экипаж». В Нью-Йорке несколько потомков голландских бюргеров ходили в пудреных париках и шелковых чулках; губернатор входил в Тринити-чёрч в сопровождении негра, который подавал ему молитвенник на бархатной подушке. Кружевные манжеты и жабо были принадлежностью богатых классов, а ремесленник, одевавшийся не по званию, подлежал наказанию. Классовая иерархия соблюдалась также в университетах, куда студенты принимались в соответствии с рангом их родителей, в церквях и даже на кладбищах, где запрещалось высекать на могильной плите слово «мистер», если усопший не был джентльменом. Ремесленник или фермер назывался «гудмен» (хозяин), его жена — «гудуайф» (хозяйка). У разнорабочего указывалось только имя. Ниже по иерархической лестнице располагались слуги и рабы.
Джордж Кэтлин. Типы североамериканских индейцев. 1830