9. Чтобы не допустить этой узурпации, Сэмюэл Адамс был готов на любые меры. Враги говорили, что «в мыслях своих он — самый бесчестный из людей и сам не знает об этом». Возможно, он и знал, но это мало его заботило. Он искренне желал защитить свободу, но был не способен отдать ее в руки тем, кто думал иначе, чем он. Он порицал нетерпимость, будучи сам нетерпим и не испытывая при этом никаких моральных страданий. К тому же он без зазрения совести клеветал на служителей британской короны. Еще в юности, учась в Гарварде, он выбрал в качестве темы для диссертации на степень магистра искусств вопрос: «Законно ли противостоять главе государства, если иначе невозможно спасти общество?» — и ответил на него утвердительно. Воспитанный на пуританской схоластике, он представлял себе мир как поле вечной битвы между свободой и тиранией. А победить тиранию можно лишь через обретение народом независимости. Свободу же можно сохранить только равенством. Сэмюэл Адамс не допускал даже парламентского правления, считая, что истинная демократия заключается лишь в городских собраниях, на которых он блистал как оратор. Его ужасала сама мысль о примирении с Англией. Как мог он прожить без этой ненависти? В 1770–1773 годах, когда британское правительство приумолкло, Сэмюэлу Адамсу тоже следовало бы притихнуть, но «он не мог отказаться от борьбы, потому что борьба эта жила внутри его». Напротив, в этот самый период он вел самую активную пропаганду против «наших лютых врагов». Видя, как глубокой ночью горит его одинокая свеча, жители Бостона говорили: «Это Сэмюэл Адамс пишет что-то против тори». Он сочинял памфлеты, статьи, подписывая их десятками имен, писал бесчисленные письма, в которых доказывал, что дела колоний шли бы гораздо лучше, если бы там существовало самоуправление. Обладая гением профессионального агитатора, он создавал комитеты, призванные поддерживать постоянные связи между радикально настроенными фермерами и рабочими в городах. Палата бюргеров тоже запустила проект подобного рода. Таким образом, подспудная агитация не только продолжалась, но и расширялась. Теперь достаточно было ничтожнейшего инцидента, чтобы спровоцировать кризис.
10. В мае 1773 года у Ост-Индской компании, совершенно раздавленной долгами и близкой к банкротству, в Лондоне скопилось семнадцать миллионов фунтов чая. Пытаясь спасти эти запасы, а также в целях борьбы с голландским чаем британское правительство согласилось отменить для компании, и только для нее, все налоги за пределами Англии. Кроме того, руководство компании решило обойтись без посредников и торговать напрямую с потребителями. Таким образом, их чай стал бы дешевле голландского и они вернули бы себе потерянный ранее рынок сбыта. Трудно представить себе более глупый проект, словно специально придуманный для провоцирования волнений в и без того накаленной атмосфере торгового сообщества. Он возмутил бостонских коммерсантов, у которых также скопились запасы чая, и в частности Джона Хэнкока, ставшего после своего процесса чем-то вроде политического лидера. Ост-Индская компания пользовалась не слишком хорошей репутацией. В Индии ради собственной выгоды она разжигала войны, подстрекала население на бунты, свергала правителей. Что же она затевала в Америке? Что помешает ей, получив монополию на торговлю чаем, распространить ее впоследствии на пряности, шелк? «Мы, слава богу, не сипаи, не маратхи, а британские подданные и рождены свободными». Даже умеренный Джон Дикинсон в своих «Двух письмах о налоге на чай» выразил резкий протест в отношении министров, которые попытались поправить дела разорившейся фирмы в ущерб американским свободам.