История Советского государства. 1900–1991

Сравнивать ли период 1985 — 1990 гг. с 60–ми гг. или же, как некоторые, с периодом 1928 — 193 3 гг. — во всех случаях реформы проводились сверху. Реформа Горбачева началась под тремя лозунгами: «гласность», «ускорение», «перестройка». «Гласность» можно было бы определить следующим образом: сделать достоянием людей то, что до сих пор скрывалось (или же открыто сказать то, о чем многие думали, знали и говорили только в своем кругу); признать наконец, после десятилетий самодовольства и лжи, наличие не только «проблем», но и общего кризиса системы: экономического кризиса, кризиса партии, ставшей полной копией министерской бюрократии, частью экономического аппарата, давно уже переставшей быть действенной силой, способной предложить и осуществить настоящую политическую реформу; наконец, кризиса идеологической системы, от которой не осталось ничего, кроме никого не убеждавшего «суконного языка».

Вслед за гласностью, с самого начала бывшей не только лозунгом, но и обещанием смягчить цензуру и облегчить доступ к информации, новое руководство выдвинуло лозунг «ускорения» (впрочем, быстро забытый), на первый взгляд выглядевший весьма традиционно — как призыв к ускорению темпов развития экономики. Венчала же все «перестройка», определявшаяся как настоящая «реконструкция» всего здания советского общества в целом, но на деле приведшая к разрушению и распаду системы.

Никогда еще и нигде декреты и лозунги не были способны радикально изменить положение вещей и ход событий. Новые ценности утверждались лишь при условии их поддержки достаточно мощными социальными силами. Однако в середине 80–х гг. социальный кризис был столь глубок, что призыв к реформе тотчас нашел отклик в чаяниях «низов», выношенных в течение двух предшествующих десятилетий. Наряду с этим призыв к реформе вызвал и бурю недовольства и сопротивления, вынудившую сторонников перемен, и прежде всего Горбачева, постоянно приспосабливать свои программы к требованиям и специфическому ритму движения, определявшимся диалектикой реформирования, а также инициированным освобожденной прессой «разнобоем» в рецептах решения социальных и национальных проблем. Начатое движение становилось все более и более трудно удерживать в первоначально намеченных границах. По мере того как процессы обновления ускорялись и приобретали размах и глубину, «архитектор перестройки» превращался в подмастерье, бессильного эффективно управлять ходом событий и постоянно вынужденного более или менее ловко лавировать между приверженцами реформ и сторонниками возврата к старому. Понемногу — но особенно заметно с 1990 г. — отказываясь от сколько‑нибудь целостной, определенной и решительной программы реформ, Горбачев был вынужден, несмотря на международное признание его исторической роли вдохновителя перестройки, уступать власть тому, кто, на ходу вскочив на поезд истории, сегодня (в конце 1991 г.) в глазах очень многих предстает «добрым гением», последним, способным предотвратить наступление экономического хаоса и государственного распада, — избранному президентом России Б. Ельцину.

I. РАСКРЕПОЩЕННОЕ СЛОВО

1. Гласность и десталинизация

«В начале было Слово». Горбачевская революция началась весьма скромно: с освобождения исторической памяти, печатного слова, живой мысли. Сегодня, когда бывший СССР погружается в хаос государственно–правовой анархии и экономической разрухи, главным, если не единственным достижением семи минувших лет, бесспорно, является завоевание свободы слова.

На заре горбачевского эксперимента для многих гласность, первые плоды которой дали себя знать лишь начиная с лета 1986 г., во время и после съезда Союза кинематографистов, была не более чем мастерски разыгранным Горбачевым и его советниками спектаклем. Разве не сам Генеральный секретарь ЦК КПСС определял — и не раз — ту территорию, на которой только имела право на существование гласность? Гласность была для Горбачева здоровой критикой существующих недостатков, но не подрывом социализма и его ценностей. В свою очередь XIX партийная конференция подтвердила в начале июля 1988 г., что «гласность не должна наносить ущерба интересам государства, общества и правам человека».

Бывшая поначалу политическим лозунгом, направленным прежде всего на оживление и «модернизацию» государственной идеологии, потерявшей всякое доверие общества и ставшей препятствием для развития страны, гласность помогла быстро освободить долго, по меньшей мере десятилетие, сдерживаемые силы, направленные на либерализацию режима. Она позволила выйти на поверхность мнениям, существовавшим в среде неформальных объединений и очагов свободомыслия, возникших и развившихся в предыдущий период.

Во всех областях культурной жизни открыто зазвучало то, что прежде обсуждалось тайком, во время споров за чашкой чая, на «кухне» (гротескно описанной А. Зиновьевым в его первых книгах), как и все то, что составляло культурный «авангард», — подполье 70–х гг. со своими эстетическими течениями, идеями и даже формами жизни.