История Спарты (период архаики и классики)

Какова же роль в этом деле спартанского наварха Павсания? Ведь именно его поведение послужило формальным предлогом для замены спартанских адмиралов афинскими. Незаменимым источником в данном вопросе является Фукидид (I, 128-134)008_146. Очевидно, в распоряжении Фукидида имелись бумаги из архива Павсания. Во всяком случае, он цитирует два письма из переписки Павсания с Ксерксом. Г. Шефер усматривает стилистическое сходство писем с текстами спартано-персидских договоров 413-411 гг., приводимых Фукидидом (VIII, 18; 37; 58)008_147. Комментатор Фукидида А. Гомм, отказываясь судить о том, как сохранились эти письма, считает их подлинными, основываясь на некоторых текстуальных совпадениях писем с сохранившимися надписями008_148. М. А. Дандамаев, оценивая, в частности, письмо Ксеркса к Павсанию (Thuc. I, 129, 3), отмечает, что по стилю оно напоминает ахеменидские надписи и, бесспорно, является подлинным. Он полагает, что Фукидид имел копию с греческого перевода персидского оригинала008_149.

Эта переписка между спартанским навархом и персидским царем - весьма знаменательное явление. Судьба Греко-персидских войн к 479-478 гг. была решена, и Персия, проиграв их в военном отношении, по-видимому, решила исправить дело путем дипломатических интриг. Уже первые контакты с греками показали персам, что греческие государственные деятели, как правило, не могут устоять перед взятками. Именно поэтому Ксеркс после серии военных неудач решил обратиться к подкупу. Случай скоро представился. Павсаний, опекун малолетнего царя Плистарха, а тогда главнокомандующий объединенным греческим флотом в Геллеспонте, сам шел на сближение с Персией008_150. Он, пользуясь

своим положением, сумел оказать ряд важных услуг персидскому царю и благодаря этому наладить личные контакты с Ксерксом. Так, он тайно вернул царю нескольких его родственников, которые попали в плен после взятия греками Византия. Данная акция была его личной инициативой, осуществленной втайне от прочих греков (Thuc. I, 128, 5-6).

Вопрос заключается в том, действовал ли Павсаний полностью на свой страх и риск или за ним стояли какие-то заинтересованные круги в самой Спарте, желающие заключения союза с Персией в качестве противовеса все возрастающей мощи Афин. Детальный рассказ Фукидида об аресте Павсания наводит на мысль, что, по крайней мере, часть эфоров сочувствовала регенту (I, 128-134, особенно 134, 1). Так что имеет под собой некоторое основание взгляд Ф. Г. Мищенко, что "дружественные отношения его с персидским царем не только не осуждались, но до известного предела даже поощрялись сильной политической партией в Лакедемоне"008_151. Во всяком случае, только при наличии сторонников в Спарте Павсаний мог безнаказанно в течение долгого времени проводить более чем странную для спартанского царя политику. Общая вражда к Афинам часто будет соединять Спарту с Персией и впоследствии.

Конечно, вряд ли стоит полностью согласиться с мнением Геродота, который даже употребляет в отношении Павсания термин tuvranno" (V, 32), и Фукидида, что Павсаний стремился "к владычеству над всей Элладой" (I, 128, 3; см. также: Dem. LIX, 97-98). Его амбиции, возможно, так далеко не простирались. Но Фукидид верно передает то общее впечатление, которое сложилось в обществе о неприемлемом для грека поведении спартанского лидера. Не могла не возмущать, например, вызывающая надпись, которую после битвы при Платеях Павсаний приказал начертать на треножнике, посвященном в Дельфы (Thuc. I, 132, 2). В ней он объявлял лично себя победителем при Платеях. Спартанские власти замяли скандал, приказав выскоблить с треножника имя Павсания и "взамен вырезать имена всех городов", участвовавших в битве. В высокомерии и спеси обвиняли Павсания также и за посвятительную надпись, которую он поместил на медном кратере, поставленном на морском побережье вблизи Византия. В эпиграмме, цитируемой Афинеем, Павсаний называет себя

"начальником (архонтом) обширной Эллады" (XII, 536 a; cp.: Her. IV, 81). Разумеется, подобные факты и легли в основу представления (впрочем, вполне справедливого) о Павсании как о непомерном честолюбце.