История Средиземноморского побережья. Как боролись за мировое господство Рим и Карфаген, противостояли Византия и Османская империя

Понятно, что большинство продуктов такой системы, мягко говоря, не были первоклассными. И люди творчества, и ученые мужи всегда чувствовали себя ограниченными рамками, установленными их покровителями из Дворца. Тем не менее продукция Александрийской школы, особенно в сфере литературных знаний, была весомым и постоянным вкладом в средиземноморскую культуру. В большой библиотеке библиотекари классифицировали литературу Греции, вносили поправки в манускрипты и всячески помогали Птолемеям претворять в жизнь их желание иметь копию каждой важной работы, написанной на греческом языке. Именно эти библиотекари впервые разделили произведения классической литературы на отдельные «книги». Деление определялось длиной папирусного свитка.

Однако литература, сформировавшаяся в атмосфере царского покровительства, была скорее изящной, чем оригинальной, и в основном эпиграмматической, а не эпической. Правда, есть одна эпическая поэма «Аргонавтика», написанная Аполлонием, но она, являясь заимствованием у Гомера, не несет отпечатка его гения. Любовь – главная тема александрийских поэтов. Элегантный Эрос – в шелковых сетях галантных условностей. Нам известен только один великий поэт, работавший в Музейоне, – Феокрит, уроженец Сиракуз. Он провел большую часть жизни на Сицилии и привнес в душную атмосферу Музейона и жаркий воздух нильской дельты, и сицилийскую свежесть, и любовь к сельской природе. Возможно, как раз это – поскольку греки, живущие в Александрии, часто тосковали по простоте жизни на островах – принесло Феокриту немедленный успех. Его пасторальные стихи, воспевавшие любовь пастухов и пастушек, привили новую моду, которая пришлась по вкусу и Европе, где просуществовала вплоть до пасторальных маскарадов Версаля. Его мир – это мир Фрагонара и Ватто, но в нем дует свежий сицилийский ветер.

Его Пятнадцатая идиллия необычна для Александрии. В ней слышится аутентичный глас из прошлого, александрийский говор, который до недавнего времени можно было нередко слышать в греческих гостиных, коих немало в пригородах над мрачными неспокойными улицами Египта.

Горго

Дома еще Праксиноя?

Праксиноя

Горго! Наконец-то! Войди же!

Диво, как ты добралась. Ну, подвинь-ка ей кресло, Евноя.

Брось и подушку.

Горго

Спасибо, чудесно и так.

Праксиноя

Да присядь же!

Горго

Ну, не безумная я? Как спаслась, и сама я не знаю.

Вот так толпа, Праксиноя. И все колесницы, четверкой…

Ах, от солдатских сапог, от хламид – ни пройти, Ни проехать, Прям конца нет пути – и нашли же вы, где поселиться!

Праксиноя

Все мой болван виноват – занесло на окраину света, прямо в дыру, а не в дом, чтоб с тобой мне не жить по соседству.

Назло, негодный, придумал, всегда вот такой он зловредный.

Горго

Динона ты б муженька подождала бранить, дорогая.

Детка твой здесь: ты взгляни, на тебя он внимательно смотрит. Мой Зопирион, мой славный, она говорит не про папу.

Праксиноя

Все понимает, мальчишка, клянусь.

Горго

Ах, твой папочка – милый!

Праксиноя

Папочка этот наш давеча (все у нас, давеча, впрочем)

Соды и трав для приправы пошел мне купить на базаре, Соли принес, а верзила – тринадцать локтей вышиною.

Горго

То же у нас, Диоклид мой – деньгам перевод, да и только.

Другим, более типичным александрийским поэтом был Каллимах, который мог быть руководителем библиотеки. Его в основном помнят благодаря лирике и афоризму: «Большая книга – плохая книга». Эта идея эхом прозвучала много веков спустя у американца Эдгара Аллана По, который считал, что только хорошая поэма может быть короткой.

Кто-то сказал мне о смерти твоей, Гераклит, и заставил
Тем меня слезы пролить. Вспомнилось мне, как с тобой
Часто в беседе мы солнца закат провожали. Теперь же
Прахом ты стал уж давно, галикарнасский мой друг.
Но еще живы твои соловьиные песни, жестокий,
Все уносящий Аид рук не наложит на них.

К сожалению, «соловьи» Гераклита – поэмы, которые должны были принести ему бессмертие, – давно утрачены. Только этот отрывок сохранил память о нем и его имя.