История средневековой философии

На возражение, что существо, существующее само по себе, вполне могло бы быть миром, Ришар ответил бы, вероятно, так: то, что мы называем миром, состоит из вещей, которые начинают и перестают существовать, и мир не представляет собой ничего помимо этих вещей, сверх них или дополнительно к ним. Во всяком случае, он должен был бы отвечать в этом духе, дабы обосновать способность ума выходить за пределы мира в поисках существа, которое существует само по себе, или необходимо.

Ришар также предлагает аргумент, подобный аргументу Ансельма, восходящий от степеней совершенства к вечной и необходимо существующей причине всякого конечного совершенства. Однако гораздо больший интерес представляет его тезис о Боге как основании всякой возможности[178]. Говоря кратко, вещь, лишенная возможности существования, была бы, если не бояться парадоксов, просто ничем.

Понятие такой вещи было бы самопротиворечивым. Однако вещь, которая имеет возможность существования, но не существует необходимо или благодаря себе самой, должна получить эту возможность или способность существования от чего-то иного, нежели она сама. В конечном итоге мы должны признать существование Бога как основания и источника всякой возможности или всего "возможного".

Излишне говорить, что Ришар опирается на идеи предшественников. В то же время систематичность, с какой он развивает свои доказательства существования Бога, тщательность, с какой он разъясняет принятую им линию доказательства, и осознанное отношение к собственным посылкам представляют собой значительное продвижение вперед в философской теологии.

Приступая к истолкованию Троицы, Ришар вслед за Ансельмом говорит, что он намерен, насколько позволит Бог, показать не только возможные, но и необходимые основания христианских верований[179]. Бог, отмечает он, с необходимостью есть все, что он есть. Он не просто случайно есть три Лица в Единосущии, когда мог бы быть двумя или четырьмя Лицами. Бог должен быть тремя Лицами в Единосущии и не может быть ничем иным. Следовательно, должны быть необходимые причины, объясняющие то, что с необходимостью есть. И хотя мы не можем до конца понять таинства веры, мы не должны отказываться от попытки понять столько, сколько сможем.

Ришар пытается показать, следовательно, почему Бог должен быть тремя Лицами в Единосущии. Его замысел - построить своего рода диалектику любви, основанную на вере в то, что Бог не просто любящий, но сама любовь. Другими словами, только в свете идеи внутреннего единства любви и жизни Отца, Сына и Святого Духа мы можем полностью понять и оценить утверждение, что Бог есть любовь.

Творчество Ришара Сен-Викторского является знаменательным примером приложения диалектики в теологии, приложения, против которого, как мы видели, возражали некоторые почтенные мыслители раннего средневековья. Однако его мысль чужда такого приложения диалектики, которое вызывало неприятие у св. Петра Дамиани, св. Бернара и других. По духу Ришар ближе Августину и Ансельму, чем Росцелину. В своей оценке духовной жизни христианина и мистического опыта он, как и св. Бернар, делает акцент на эмоциональной жизни человека. Его толкование восхождения души к Богу и религиозного созерцания оказало влияние на позднейших мыслителей, например на Бонавентуру.

Среди других представителей Сен-Викторской школы стоит остановить внимание на чудовищно консервативном Вальтере Сен-Викторском (ум. ок. 1180), который написал сочинение против четырех источников путаницы во Франции (Contra quattuor labyrintbos Frandae - "Против четырех лабиринтов Франции"), где нанес удар по таким мыслителям, как Абеляр, Петр Ломбардский, Петр из Пуатье и Жильбер из Пуатье. По мнению Вальтера, эти господа слишком преисполнились духом Аристотеля. Они с потрясающим легкомыслием рассуждали о невыразимых таинствах веры, извергали ереси и были повинны в тьме ошибок. Словом, Вальтер чрезвычайно неодобрительно отзывался о современных явлениях в области теологии и об использовании диалектики в попытке постичь богооткровенные истины. Конечно, он не отвергал теологию как таковую. Однако считал, очевидно, что мыслители, которых он не одобрял, воплощали собой триумф философии над верой, или, иначе говоря, триумф Аристотеля над отцами Церкви[180].