Переводческая деятельность продолжалась очень долго. С точки зрения доступности материала христианские ученые начала XIII в. были в худшем положении, нежели позднейшие поколения. Например, сочинения Аверроэса начали проникать в Парижский университет не ранее 1230 г. Далее, именно перевод "Первоначал теологии" Прокла, выполненный Вильемом из Мербеке, позволил Аквинату установить, что Liber de causis, ранее приписывавшаяся Аристотелю, в действительности основывалась на этом сочинении Прокла. В то же время ученые начала XIII в. располагали значительной частью корпуса сочинений Аристотеля, "Тимеем", "Меноном" и "Федоном" Платона[275
], некоторыми работами аль-Кинди, аль-Фараби и Авиценны, двумя произведениями Исаака Израэли и "Источником жизни" Авицеброна.Огромное влияние на интеллектуальную жизнь XIII в. оказало приумножение знаний об аристотелизме. Благодаря переводам Аристотель превратился из более или менее чистого логика в создателя всеохватывающей системы. Поскольку эта система явно ничем не была обязана христианству, она стала, можно сказать, воплощением философии, автор же ее был известен как Философ. Вполне естественно, что Аристотеля читали в свете комментариев и исследований, написанных исламскими и иудейскими мыслителями. Как мы видели, ему были приписаны некоторые сочинения в действительности неоплатонического происхождения. Так что в какой-то мере на него смотрели сквозь цветные стекла. Но это не меняет факта, что его философия в целом далеко превосходила те образцы философствования, которые предшествовали ей в христианском средневековом мире. По этому не надо ломать голову, чтобы понять, какой интерес и энтузиазм был вызван приумножением знаний об аристотелизме, которое стало возможно благодаря переводам Однако этот энтузиазм разделяли далеко не все. В 1210 г. местный Собор в Париже под угрозой отлучения запретил использовать на факультете искусств сочинения Аристотеля по "естественной философии" - будь то публично или приватно[276
]. В 1215 г. незадолго до того утвержденный устав Парижского университета запретил профессорам факультета искусств читать лекции по сочинениям Аристотеля, посвященным метафизике и философии природы, или по их изложениям[277]. В 1231 г. папа Григорий IX издал буллу (farms sdentiarum), в которой заявил, что сочинения, запрещенные в 1210 r, не должны использоваться в Париже до тех пор, пока не будут очищены от всех подозрительных мест"[278]. В 1245 г. Иннокентий IV распространил запреты 1210 и 1215 гг. на университет в Тулузе, который ранее так гордился своей свободой. Оксфорда запреты не коснулись. Но ясно, что в Париже они какое-то время соблюдались. Однако начиная примерно с 1255 г. в Париже читались лекции по всем известным сочинениям Аристотеля - факт тем более удивительный, что в 1263 г. Урбан IV подтвердил буллу Григория IX и в том, что касалось поддержки запретов 1210 г. Этот факт объясняли по-разному, в частности, было выдвинуто предположение, будто папа переиздал буллу своего предшественника, не обратив внимания, что это означает повторение запрета 1210 г[279]. Звучит это странно. Но подтверждение запрета странно и само по себе, поскольку Урбан IV, должно быть, прекрасно знал, что Вильем из Мербеке переводит Аристотеля при его собственной курии. Как бы то ни было, в 1263 г. лекции об Аристотеле в Париже читались свободно.Интересно прежде всего, почему вообще был наложен запрет. Объяснение, сводящееся к тому, что Аристотель вошел в христианский мир в плохой компании, не годится. Авиценна уж точно не был плохой компанией - не худшей, нежели сам Аристотель. А комментарии Аверроэса к 1210 г. еще не были переведены. Все дело, видимо, в том, что философия Аристотеля в целом представлялась всеобъемлющей натуралистической системой и что, в частности, некоторые теории Аристотеля были несовместимы (или могли быть истолкованы как несовместимые) с христианской теологией. Другими словами, аристотелизм воспринимался некоторыми умами как потенциальная угроза для христианской веры. Профессорам теологии можно было доверить исправление всех ошибок или заблуждений.
Преподавателям же факультета искусств нельзя было позволить внушать своим молодым питомцам известные доктрины или сеять сомнения. Таково, видимо, наиболее правдоподобное объяснение.