История средневековой философии

В ранний период, когда философия почти не отличалась от логики или диалектики, теологи - что было естественно - склонялись к тому, чтобы видеть в философии служанку или орудие теологии. Ибо до тех пор, пока логика не развилась в формальную науку, которая уже могла считаться самостоятельной, естественно было думать, что она обеспечивает инструменты для повсеместного использования. А теология считалась тогда высшей из наук. С течением времени, как мы увидим, понятие философии чрезвычайно расширилось и была признана ее автономия. В XIV в. тесный союз между философией и теологией, который можно было видеть, скажем, в творчестве Аквината, начал распадаться. Метафизические аргументы мыслителей XIII в., касавшиеся, например, существования Бога или бессмертия души, были подверг нуты критике. Сфера философски доказуемого значительно сузилась. И можно думать, что некоторые философы позднего средневековья, с их сосредоточенностью на логических исследованиях и аналитическим складом ума, чувствовали бы себя почти как дома на философском факультете современного британского университета. Они были, правда, верующими людьми, однако были склонны относить свои религиозные убеждения к сфере веры, лежащей за пределами области философского доказательства.

По крайней мере в одном смысле средневековые философы писали чрезвычайно ясно: они пытались точно выразить то, что именно имели в виду. Может показаться, правда, что их сочинениям недостает глубины, особенно если рассматривать глубину и туманность как синонимы. Однако их вряд ли можно обвинить в неуместной велеречивости, смутности мысли, неумении проводить различения или в замене точной формулировки броскими метафорами и привлекательными образами. По сравнению с иными позднейшими философами их мысль ясна и часто выражена без всяких прикрас, с характерной тщательной экономией слов.

В то же время современный исследователь средневековой философии сталкивается порой со значительной трудностью понимания их языка. Я не имею в виду использование латыни. Эта трудность, обусловленная незнакомыми терминологией и категориями, встречается и при переводах. В этой книге сделана попытка упростить терминологию, насколько это возможно. Однако уместно сделать некоторые предварительные замечания.

Во-первых, в высшей степени желательно определенное знание греческой философии, в особенности аристотелизма, хотя, конечно, его могут возместить даваемые ad hoc объяснения значений терминов. Например, изучающий средневековую философию должен быть способен понять, когда термин "материя" используется в смысле Аристотелевой "первоматерии". Иначе он неправильно истолкует, скажем, утверждение о том, что материя не существует сама по себе, и вообразит, что здесь развивается некая форма идеализма[8].

Во-вторых, мы, очевидно, не вправе безоговорочно предполагать, что некое конкретное слово используется средневековым писателем в том значении, какое естественно для английского читателя. Например, латинское слово species в одном контексте действительно может обозначать вид в том смысле, в каком мы говорим о видах и родах (genera). Однако в другом контексте оно может означать видоизменение ума, или идею. Далее, в одном контексте - этическом - слово "благое" может использоваться в том смысле, в каком благие поступки противоположны дурным, тогда как в другом контексте оно может употребляться в онтологическом смысле, будучи предикатом чего угодно, кагда это последнее рассматривается как предмет желания, влечения или воли.

Еще одним примером, о котором упоминалось, является слово "наука" (sdentia). Сегодня оно используется главным образом в отношении естественных наук, хотя мы говорим также о науках социальных. Однако средневековый философ, говоря о "науке", имеет в виду совокупность высказываний, истинность которых известна, поскольку они следуют из первоначал, или посылок, истинность которых либо самоочевидна, либо удостоверяется какой-то более высокой "наукой"[9]. Так, согласно Аквинату, метафизика есть наука, поскольку ее первоначала самоочевидно истинны[10], тогда как теология является наукой по той причине, что ее первоначала, или предельные посылки, были сообщены Богом в откровении, а их истинность удостоверяется самим божественным знанием[11]. Другими словами, чтобы понять средневековых философов, мы должны изучить их язык, овладеть их специальным словарем - особыми значениями, какие они придают словам обыденного языка. Эта ситуация, конечно, не исключительна. Читая Канта, например, мы должны изучить значения специальных терминов, таких, как "трансцендентальная аналитика", которые, конечно же, не входят в нашу обиходную речь. Такие мыслители, как Локк и Беркли, правда, не ставят нас перед необходимостью изучать подразумеваемые новые значения множества намеренно придуманных специальных терминов. Однако здесь мы вынуждены разгадывать особые употребления обычных слов, таких, как "идея". Свой собственный словарь - у Мартина Хайдеггера.