История Стража: кинжал Судьбы

Солнечное утро казалось мрачным. Я встала с кровати, опасаясь, что Алукар проснется, а он уже не спал.

— Как спалось?

Я не ответила, подошла к одежде и начала одеваться. В груди болело сердце, хотелось что-то сделать, а что не знала.

— Деньги на столике.

Я подошла к мешочку с монетами, когда взяла, спросила:

— Почему вам разрешается быть здесь?

— У меня свои секреты, а у вас, как вижу, свои.

Я кивнула головой и вышла: голова приподнята, спина ровная, на душе гадко, противно. Разве то, что совершила — правильно? Правильно ли продавать себя, даже ради спасения жизни не только своей, но и тех за кого ты в ответе? Я стиснула зубы и сжала пальца в кулак — правильно, хотя вряд ли смогу себя простить за это. Почему, Арикон? Почему! Что же это за жизнь, когда в ней приходится постоянно чем-то жертвовать.

6

Я зашла в комнату, но Адаис там не было. Испугавшись, я выбежала обратно в коридор и столкнулась с одной из служанок. Она начала просить прощения и все время кланялась. Я схватила ее за плечи и произнесла:

— Где девочка, которая жила со мной? Где Адаис?

Испуганно моргнув, служанка прошептала:

— Госпожа Маргома забрала ее с собой в сад Государя.

Я побежала туда, сердце, как будто бы пыталось вырваться из груди, чтоб быстрее достичь сада. Там в тени деревьев Адаис играла с Маргомой. Я остановилась, пытаясь отдышаться. Слава, Арикону — с ней все в порядке. Увидев меня, Адаис с радостным криком побежала ко мне. Губы непроизвольно растянулись в счастливой улыбке. Я встала на колени, крепко обняла ее и произнесла:

— Ты меня испугала. Почему ушла бесспроса?

Адаис начала что-то объяснять, а я посмотрела на Маргому. Та кивнула головой и зашла в Дом. Что с ней? Почему она так поступила?

— Ката, Ката!

Тряхнув головой, я посмотрела на девочку и вновь улыбнулась.

— Что?

— Морис приходил, сказал, что будет ждать тебя около той же пальмы.

— Хорошо. Пойдем, встретимся с ним.

Я взяла ее за руку и пошла к пальме. Правильно ли поступила, что продала себя Алукару? Посмотрев на Адаис, сказала себе — да. Мы в ответе за тех, кого полюбили, и кто полюбил нас. И если придется сделать это вновь — сделаю! Морис махнул нам рукой и спрятался за кустами. Когда мы приблизились, он уже нетерпеливо взлохматил свои волосы.

— Ката, принесла?

— Да. Вот.

Морис удивленно приподнял бровь.

— Откуда?

Я улыбнулась и отрицательно качнула головой:

— Не твое дело, Морис. Не обижайся, но тебе не обязательно это знать.

Он нахмурился, хотел уже что-то произнести, но промолчал. Взяв в руки мешочек, мальчик произнес:

— Планы изменились, служанки идут на рынок сегодня ночью — будьте готовы, я приду за вами и принесу одежду.

Время, казалось, текло очень медленно, страх боролся с надеждой. Так хотелось поскорее покинуть этот Дом, а затем купить место на корабле и отплыть в Изгран. Денег, которые дал Алукар, вполне хватит заплатить и за побег, и за место. Наконец наступила ночь — луна стыдливо прикрылась рваным серым одеялом. Сквозь него изредка можно было различить ее одеяние. Мы зашли в комнату, Адаис прижалась ко мне, стуча зубами. И в этот момент появился Морис. Он принес с собой одежду служанок. Быстро переодевшись, мы последовали за ним. Мальчик привел нас в помещение для слуг, а оттуда на задний двор, где уже стояла группа девушек, как и мы, закутанная во все черное, и Отрог. Он, молча, указал в центр группы и открыл ворота. Все, что произошло дальше, было затянуто туманом…

Когда сознание вернулось ко мне, вокруг были лишь серые камни. Руки почему-то были скованны цепью и подтянуты к потолку камеры. Я едва могла доставать пальцами ног холодного пола. В памяти всплыл страх, сковавший тело, бледное лицо Адаис, ее маленькая ладошка, крик Мориса, испуганный вой девушек. Побег не удался!

Хотелось заплакать, но слез не было, потому что знала — слезами горю не поможешь, тем более Морису и Адаис. Арикон, хоть бы с ними все было в порядке, хоть бы их не наказывали — виновата только я.

Каждое движение отзывалось болью во всем теле, поэтому вскоре я оставила бесполезные попытки освободиться. Звякнул засов, и дверь открылась, впуская двух мужчин. Один из них особенно привлек мое внимание. Он был одет в серую рубаху строгого покроя и узкие штаны того же цвета, но более всего поражали его седые как туман волосы и холодные серые глаза — серый человек.

Серый растянул губы в презрительной улыбке. Казалось, мне улыбнулась заснеженная вершина одной из Голаденских гор. Из небольшого отверстия в потолке в камеру проник тусклый свет и пал косой тенью ему на лицо. Не снимая перчатки, он взял меня за подбородок — пальцы больно впились в кожу. Я дернула головой, чтоб освободиться от рук Дознавателя, но он не отпускал. Не выдержав, я со злостью плюнула в лицо. Движением, достойным короля он достал платок, аккуратно протер им лицо и шею, после чего, не проявив эмоций, резко ударил кулаком в живот и тихо спросил:

— Как вы себя чувствуете? Вспомнили, кто помогал вам при побеге?

Я откашлялась, попыталась ответить, но ничего не вышло — из горла вырвались лишь хрип. Он покачал головой, цокнул языком и произнес: