История свастики с древнейших времен до наших дней

Во второй половине XIX века, в связи с публикацией киевских материалов, мотив свастики, после почти тысячелетнего небрежения, вновь появляется в церковном декоре. Например, архитектор А. А. Лаков использует этот символ для украшения трапезной палаты церкви Антония и Феодосия Печерских в Киево-Печерской лавре, сооружавшейся в 1893–1895 гг. Свастические спирали широко использовались В. М. Васнецовым и другими художниками XIX и начала XX вв. в храмовых росписях. В октябре 1913 года свастиками была украшена русская церковь на поле Битвы Народов у Лейпцига (проект архитектора В. А. Покровского). Свастичный меандр является чуть ли не главным организующим мотивом в залах Эрмитажа. В тронном Георгиевском зале он золотом по красному опоясывает все стены, а античные свастики выделяются в Павильонном и других залах. Свастику часто можно встретить на зданиях крупных городов России середины XIX — начала XX века.

В русле этой традиции в то же время в России централизованно изготовлялись свастичные ленты (типа галунов) для обшивки краёв повседневно употребляемых при богослужении священнических облачений (омофоров, епитрахилей и пр.). После гитлеровской агрессии служители случайно незакрытых в годы атеизации церквей от греха подальше зашивали их другими материями (как это было в московском храме святителя Николая в Вишняковском переулке), после же победы свастика перестала быть в такой мере крамолой, и покровную материю сняли. Должно быть, такие облачения, не уничтоженные в 30-е и 60-е годы, ещё имеются кое-где на просторах Руси.

Находит свастика в это время воплощение и в ювелирном искусстве, возрождается традиция её употребления и в искусстве церковном — знаки эти красовались на наклейках на папках с делами в канцелярии обер-прокуратуры Священного Синода, огромная свастика в медальоне «украшает» обложку книги «Присяги производимому в священники» (издана в Санкт-Петербурге в 1909 году), в виде полосы свастик оформлен был рельефный орнамент вокруг дверей Нижегородского кафедрального собора (который был взорван коммунистами в рамках «культурной программы» к ноябрьским праздникам 1930 года — теперь на этом месте сооружённый в 1933 году Дом Советов), свастики красовались на вышивках и фелонях, принадлежавших московскому храму Николы в Пыжах.

Зато потом, в начале 1940-х, когда в обмен на разрешение существовать Сталин потребовал от Православной Церкви безоговорочной поддержки его безбожной власти и согласия с нею во всём, иерархи Церкви резко забыли про свои вековые традиции употребления свастики, и начали писать филиппики типа: «Не победить фашистам, возымевшим дерзость вместо креста Христова признать своим знаменем языческую свастику, не свастика, а крест Христов призван возглавить христианскую нашу культуру, наше христианское жительство!» (в пасхальном послании от 2 апреля 1942 года экзарха Прибалтики митрополита Виленского и Литовского Сергия (Воскресенского) — по правде сказать, здесь православный иерарх малость слукавил — уж чего-чего, а крестов в фашистской символике было предостаточно. В годы войны, когда мировой фашизм напал на СССР, советская пропаганда, ничего толком не разъяснив, взялась резво шельмовать свастику, нуждаясь в видимом и простом образе ненавистного врага.

По инерции это продолжилось и после войны. Интересная статья на эту тему, принадлежащая перу С. И. Семёнова, появилась в 1996 году в журнале «Общественные науки и современность». Православной Церкви, которой в годы войны было дано некоторое послабление, было велено включиться в опорочивание свастики, презрев вековые христианские традиции её употребления. И если коммунисты ругали свастику за «человеконенавистничество», то священство единогласно, по команде, усматривало в ней языческий символ и по ночам зашивало «крамольные» галуны новенькой парчой — от соблазна подальше.

Но вот война кончилась, Сталина не стало, Церковь зализала свои раны, и начинается вновь: свастика якобы мистически выражает всю тайну промышления божия, а догматически — всю полноту церковного вероучения (как написано в самарском православном журнале «Духовный собеседник», № 2 за 1997 год). Видимо, и хочется, и колется — Церковь зачем-то нуждается в свастике, но боится, что народ её не поймёт, если наряду с крестом с распятым появится ещё один крест — без распятого.

Немного подробнее о северной вышивке, которой столько внимания уделяют Дурасов и Багдасаров. Здесь сразу надо оговориться, что свастика является лишь одним из сотен возможных сюжетов — поэтому мы предостерегаем нашего читателя от излишнего внимания именно к этой стороне народного искусства. Петухи, коники, солнышки, «ёлочки» и прочие мотивы гораздо выразительнее, употребительнее и разнообразнее в вышивке и ткачестве, но поскольку статья наша о свастике, то мы и рассматриваем вопросы, связанные именно с ней.