История Тайной канцелярии Петровского времени

Существовал порядок, при котором, как только канцелярия Совета получала доношение и колодников при нем от какого-либо учреждения, секретари были обязаны, не откладывая, доносить об этом министрам. Например: «1729 мая в 28 день из Верховного Тайного Совета к господам министрам… (идет их перечисление)… посылан секретарь Ан. Кривцов доложить о приведенных в Верховный Тайный Совет колодниках из Полицеймейстерской канцелярии: Дмитровской полусотни о Иване Иванове да о дворцовом крестьянском сыне Иване Горбачеве, из дворцовой канцелярии — о пильщике Федоре Кобылине, — он же Го-га, которые, сидя в тех канцеляриях под караулом, сказали за собой Его Императорского Величества слово и дело по первому пункту; тех колодников поволят ли принять, и для спросу их сами изволят быть в Верховном Тайном Совете, и когда? Или поволят приказать распросить тайному советнику господину Степанову[116]… и по тем расспросным речам доложить». Или: «1729 года мая в день 29 Верховного Тайного Совета господам министрам… (идет их перечисление)… посылан секретарь Ант. Кривцов доложить о присланных колодниках в Верх. Тайный Совет от генерала графа ф.-Миниха ингерманландского пехотного полка о солдате Александре Данилове, из Дедилова — о поповом сыне Андрее Степанове, которые сказали за собой: Данилов — слово и дело, а попов сын — слово Его Императорского Величества; и о тех колодниках им господам министрам докладывано сего ж мая 30 дня; и изволили согласно приказать помянутых колодников распросить тайному советнику господину Степанову». Таким образом, министры производили первый предварительный допрос сами или поручали это сделать секретарю канцелярии Верховного тайного совета Василию Степанову.

Дело далее первого допроса не продолжалось, если сразу же выяснялось, что сказавший «слово и дело» на самом деле ни за кем его не знает; тогда министрами немедленно же ставился приговор об учинении за «ложное сказывание» соответственного наказания. «Июля 2 дня 1729 году, — читаем в одном деле, — вышеписанный колодник… перед собранием Верховного Тайного Совета расспрашивай секретно, а по расспросу его такого важного дела… не явилось, а сказал другие непристойные слова, которых и записывать неприлично: того ради рассуждено: за сказывание его такого важного дела, которое он за собой объявил в Переславле-Рязанском ложно, учинить наказание: бить кнутом и послать в ссылку в Сибирь». «ДьячокДем. Васильев, — читаем в другом деле, — июня 18 дня при собрании господ министров спрашивай секретно; и потом приказали записать, что по расспросу такого дела, что он объявил, за ним не явилось… и для того за ложное слово повелело его отдать в полицию и бить при колодниках кнутом».

Однако так скоро и просто протекал процесс сравнительно редко. Чаще дело шло гораздо сложнее; впрочем, оно часто бывало сложнее и при «ложном оказывании». Мы позволим себе подробно изложить одно дело начала 1729 года, в котором с большой наглядностью проступает роль министров Верховного тайного совета. Дело началось с присланного Адмиралтейств-коллегией «доношения» о том, что «свечник Михайло Волков… сказал… в Санкт-Петербурге за собой государево слово, касающееся к первому пункту»; первый расспрос был сделан Волкову Степановым, который «спрашивал, чтоб он объявил подлинно, что донос имеет и за кем слово знает сущею правдою…». Далее следуют показания Волкова, в которых он оговаривает нескольких человек, которые немедленно указом Совета были вытребованы. Затем «января 31 дня перед собранием Верховного Тайного Совета колодник… Волков спрашивай, подлинно ли он утверждает на своем расспросе… на что он ответствовал, что он те слова слышал» (слова, о которых он донес). Затем идет ряд очных ставок, потом опять допросы отдельных лиц, обвиняемых и свидетелей — и все в присутствии самих господ министров. В результате вереницы следственных дейтвий «рассуждено его Волкова пытать из подлинных речей». И в тот же день «января 31 числа при присутствии господ министров государственного канцлера и кавалера Гав. Ив. Головкина[117] да т.д. сов. кн. Долгорукова вышеозначенный доноситель Волков привожен в застенок и спрашивай… а на виске говорил паки…» (идет изложение его показаний). Отчет об этом допросе кончается записью: «Было ему 32 удара». Но в результате никаких точных данных добыть не удалось, и когда на допросе 3 февраля Волков опять путается в показаниях, то «того ж февраля 3 дня сего 1729 году в присутствии господ министров… Головкина да… Долгорукова вышеозначенный же Волков привожен в другой ряд в застенок и расспрашивал, подлинно ли утверждается; было ему двенадцать ударов».