В результате новые сетования по поводу телесной конституции приводят к пересмотру воспитательных целей, к призывам к тренировке и укреплению: «Почему людей, которые держат в своих руках бразды правления, не удивляет то, что в Париже на каждом шагу встречаются карлики, горбуны, хромые, кривоногие и безногие?»[755]
В середине столетия рождаются такие понятия, как «физическое воспитание»[756], «телесное воспитание»[757], «лечебное воспитание»[758]; эти ранее не существовавшие словосочетания и связанные с ними проекты говорят о переосмыслении гигиенической традиции: «Исправление нездорового телосложения есть торжество физического воспитания»[759]. Тогда же возникает тема ответственности государства за физическое укрепление населения: поддержание уровня продолжительности жизни, «умножение подданных и поголовья»[760], увеличение коллективной ручной силы. Экономическая логика, но и новое понимание общества, первые контуры «государства–гигиениста», которое стремится изменить человека при помощи «хорошо просчитанного воздействия на среду обитания индивидуума»[761]. В XIX веке этот проект будет подхвачен как революционерами, так и государством: «Необходимо, чтобы гигиена стремилась усовершенствовать человеческую природу в целом»[762]. Проект, в котором упражнения превращаются в очевидный мобилизационный ресурс; скажем, Вандермонд надеялся, что «в таком процветающем государстве, как наше, построят гимнасии в подражание тем, что возводились греками»[763]. Несколькими годами позже Милло предлагал правительству строить холодные купальни[764]. Все эти проекты так же плохо поддавались немедленному внедрению, как предложенные тогда же Койе или Карадеком де Ла Шалоте планы системы публичного образования[765]. Тем не менее упражнения становятся неотъемлемой частью репрезентаций, связанных с новой политикой тела.Глубина изменений, коснувшихся сферы репрезентаций в середине XVIII века, хорошо видна на примере критики ношения корсета, отказ от которого может показаться маргинальным явлением, но на самом деле имел важное значение. В 1741 году Андри де Буарегар, первопроходец в развитии ортопедии[767]
, заявил о неэффективности поясов с костяными или железными вставками, которые, как считалось, поддерживают осанку у самых маленьких и которые в классическую эпоху традиционно носили дети из благородных семей. Доводы Андри полностью меняют основные установки, утверждая преимущество активного действия над пассивным, мускулов над корректирующими приспособлениями. В частности, он выступает против многовекового обычая врачей и кормилиц вешать груз на более высокое плечо ребенка, чтобы выровнять осанку. Андри, напротив, предлагает переместить его на опущенное, поскольку только мускульное движение обладает корректирующей способностью; это, вроде бы, незначительная перемена, но она чрезвычайно важна. Изменяется суть: тело уже не пассивная, а активная конструкция, впервые на его строение начинают непосредственно влиять мускулы. Отсюда упражнения с лестницами, печатями и другими предметами, когда изменения провоцируются не корсетом, но тренировкой мускулов. Отсюда новая роль, приписываемая еще не вполне понятной телесной динамике. Упражнения наделяются действенностью, которой ранее были лишены: это уже не просто очищение гуморов, не случайное напряжение мускулов, не простое их укрепление, но корректирующее и анатомически ориентированное движение. Тело выправляется при помощи упражнений: впервые оно берется за «реорганизацию» своего строения.Андри де Буарегар ищет способы «вменить в обязанность» свободное движение: побуждайте ребенка смотреть в определенную сторону, чтобы выправить «искривление шеи», двигаться вбок, чтобы выправить «искривление позвоночника». Полное изменение полярностей: «Усилие должна совершать сама природа. Это внутреннее и тайное усилие, приводящее в движение животные духи; меж тем когда все действия производятся вашими руками, животные духи в теле ребенка пребывают в праздности, мускулы не работают самостоятельно. Все должно идти изнутри»[768]
. Силы следует искать в самом пациенте. Природа воздействует «изнутри наружу», как по–своему это формулирует Лафатер[769]. «Надо действовать изнутри», — несколькими годами позже утверждает Гуфеланд в своих много раз переиздававшихся советах матерям по уходу за детьми: «Я не знаю ничего более опасного, ничего, что столь идеально согласуется с идеей слабости и немощи, как ставшее в наши дни практически всеобщим свойство человеческой природы воздействовать извне на то, что находится внутри»[770]. Напротив, необходимо пробуждать «внутреннюю» энергию, тот телесный ресурс, который пополняется упражнениями и движением.