Об этом же пишет Руссо (его слова подхватят гигиенисты второй половины XVIII века), когда обрушивается на свивальники и корсеты, противопоставляя им свойственную телу свободную игру сил: «Когда он [младенец] начнет укрепляться, пустите его ползать по комнате; дайте ему возможность развертывать, вытягивать свои маленькие члены; вы увидите, что они со дня на день будут крепнуть. Сравните его с ребенком, которого крепко пеленают в том же возрасте, и вы будете изумлены разницею в их развитии»[771]
. Еще не придуманы целенаправленные упражнения, еще не родилась современная гимнастика: используемые предметы заимствуются из обычной обстановки, предлагаемые движения происходят в повседневном пространстве. Упражнения не классифицированы и не распределены по очередности, не разделены на группы и не систематизированы. Тем не менее этот проект категорически расходится с прежним представлением об упражнении, поскольку мускулам придается неведомое ранее значение: это четко обозначенный и целенаправленный ресурс.Без сомнения, одной из целей такого проекта является выработка нового представления о свободе — к примеру, образа гражданина, которого, в первую очередь, отличает автономность, когда власть над собственным телом принадлежит только ему, и никому более. Важнейшее завоевание — принадлежность самому себе, эта свобода формулируется здесь в терминах «близости к природе», при помощи расплывчатых отсылок к поведению дикарей и крестьян, смутной, но всячески подчеркиваемой независимости: «Для укрепления тела и содействия его росту природа имеет свои средства, которым никогда не следует противодействовать»[772]
. Такова физическая сторона бесконечных просветительских дебатов о принуждении и свободе.Еще одно изменение середины XVIII века касается традиционного представления о функционировании тела. Теперь первостепенное значение придается не гуморам, а волокнам. Телесные качества определяются их тонусом, силой и гибкостью. Именно они поддерживают движение, и именно их надо укреплять с помощью движения[773]
. Наличие новой проблематики подтверждается объемной статьей в Энциклопедии: «Весьма вероятно, что темпераменты и тонус, о которых столько говорит медицина, в значительной степени зависят от большей или меньшей крепости и силы волокон и мембран»[774]. Ни тени сомнений, хотя критерий крепости имеет вполне интуитивный характер. Путеводной нитью служат аналогии: электрическое напряжение, упругое сжатие, различные затвердевания. Как видно из обобщающего труда Александра Монро, вышедшего в 1795 году, ученый готов признать недостаток знаний в том, что касается сокращения мускулов или «быстроты» нервов, однако для него совершенно исключено обращение к традиционным образам протоков и животных духов («как и почему они обретают такую скорость, сказать не в наших силах»[775]).Это дает новое понимание эффективности движения, подразумевающее теперь не очищение гуморов, а распространение волн и колебаний. Так, Монтескьё ведет тщательный подсчет толчков, которые, сидя в седле, получает всадник, и делает свои наблюдения предметом светской беседы: «Нет ничего лучшего для здоровья, чем езда верхом. Каждый шаг коня посылает толчок в диафрагму, и за одно лье получаешь около четырех тысяч толчков и более»[776]
. Это благотворное воздействие, поскольку анатомы чувств размещают в диафрагмальном центре особую зону, куда сходятся наиболее разветвленные нервные системы[777]. В Энциклопедии Дидро есть подробное описание машины, которая якобы воспроизводит ритм верховой езды и оказывает благотворное воздействие на всадника — раскачивающееся сиденье, позволяющее упражняться в вольтижировке, не выходя из комнаты: конструкция из железа и дерева на подвесках и пружинах, которыми управляет слуга, чтобы «особа, совершающая упражнения», могла «проделывать движения, которые сочтет уместными»[778]. Наконец, в 1775 году появится машина Рабико, доводящая этот принцип покачивания почти до карикатуры: речь идет о «механическом манеже»[779], куда помещаются слабые или страдающие небольшими физическими отклонениями дети. Машина хаотично, по всем направлениям трясет привязанные к ней тела и, при помощи «рук» на шарнирах, дает им «шоковые толчки», тем самым их «стимулируя». Манеж Рабико был бы просто комичен, если бы не отвечал новым представлениям о физическом функционировании тела.