– Не смею, сударыня, оспаривать мнение лучших людей, – отвечала Софья, – но, мне кажется, в ней есть глубокое понимание человеческой природы; многие места так трогательны и чувствительны, что я не раз плакала, читая ее.
– Так ты любишь поплакать? – спросила тетка.
– Я люблю нежные чувства, – отвечала племянница, – и охотно готова платить за них слезами.
– Хорошо, – сказала тетка, – а покажи мне, что ты читала, когда я вошла: должно быть, что-нибудь трогательное, что-нибудь о любви? Ты краснеешь, дорогая Софья! Ах, друг мой, тебе следовало бы почитать книги, которые научили бы тебя немножко лицемерить, научили бы искусству лучше скрывать свои мысли.
– Мне кажется, сударыня, – отвечала Софья, – у меня нет таких мыслей, которых надо стыдиться.
– Стыдиться! – воскликнула тетка. – Нет, я не думаю, чтобы тебе надо было стыдиться своих мыслей. Но все-таки, друг мой, ты только что покраснела при слове «любовь». Поверь, милая Софья, все твои мысли передо мной – как на ладони, все равно что движения нашей армии перед французами задолго до их осуществления. Неужели, душа моя, ты думаешь, что если тебе удалось провести отца, то удастся провести также и меня? Неужели ты воображаешь, что я не отгадала причины твоего преувеличенного внимания к мистеру Блайфилу на вчерашнем обеде? Нет, я довольно видела свет, ты меня не обманешь. Полно, не красней! Уверяю тебя, нечего стыдиться этой страсти. Я ее вполне одобряю и уже склонила отца на твою сторону. Я забочусь единственно о влечении твоего сердца и всегда готова прийти тебе на помощь, хотя бы для этого пришлось пожертвовать более высокими расчетами. Знаешь, у меня есть новость, которая порадует тебя до глубины души. Доверь мне свои сокровенные мысли, и я ручаюсь тебе, что все твои заветные желания будут исполнены.
– Право, сударыня, – отвечала Софья с крайне растерянным видом, – я не знаю, что вам сказать… В чем вы меня подозреваете?
– Ни в чем непристойном, – успокоила ее миссис Вестерн. – Помни, ты говоришь с женщиной, с теткой, и, надеюсь, ты веришь, что – с другом. Помни, ты мне откроешь лишь то, что мне уже известно и что я ясно вчера разглядела, несмотря на твое искуснейшее притворство, которое обмануло бы каждого, кто не знает в совершенстве свет. Помни, наконец, что твое чувство я вполне одобряю.
– Право, сударыня, – пролепетала Софья, – вы нападаете так врасплох, так внезапно… Разумеется, сударыня, я не слепая… и, конечно, если это проступок – видеть все человеческие совершенства, собранные в одном лице… Но возможно ли, чтобы отец и вы, сударыня, смотрели моими глазами?
– Повторяю, – отвечала тетка, – мы тебя вполне одобряем, и твой отец назначил тебе принять жениха не дальше как сегодня вечером.
– Отец… сегодня вечером?! – воскликнула Софья, и краска сбежала с ее лица.
– Да, друг мой, сегодня вечером, – продолжала тетка. – Ты ведь знаешь стремительность моего брата. Я рассказала ему о твоем чувстве, которое в первый раз заметила в тот вечер, когда ты упала в обморок на поляне, во время прогулки. Я видела это чувство и в твоем обмороке, и после того, как ты очнулась, а также в тот вечер за ужином и на другое утро за завтраком (я, милая, все-таки знаю свет). Я рассказала об этом брату, и, представь, он в ту же минуту хотел сделать предложение Олверти. Он сделал его вчера, Олверти согласился (разумеется, с радостью согласился), и сегодня вечером, повторяю, тебе надо получше принарядиться.
– Сегодня вечером! – воскликнула Софья. – Вы меня пугаете, милая тетушка! Я, кажется, лишусь чувств.
– Ничего, душечка, – отвечала тетка, – скоро придешь в себя: он, надо отдать ему справедливость, очаровательный молодой человек.
– Да, – сказала Софья, – я не знаю никого лучше его. Такой храбрый и при этом такой кроткий, такой остроумный и никого не задевает; такой обходительный, такой вежливый, такой любезный и так хорош собой! Какое может иметь значение его низкое происхождение по сравнению с такими качествами!
– Низкое происхождение? Что ты хочешь этим сказать? – удивилась тетка. – Мистер Блайфил низкого происхождения!
Софья побледнела, как полотно, при этом имени и едва слышным голосом повторила его.
– Мистер Блайфил… ну да, мистер Блайфил, а то о ком же мы говорим? – с удивлением сказала тетка.
– Боже мой! – воскликнула Софья, чуть не лишаясь чувств. – Я думала о мистере Джонсе. Кто же, кроме него, заслуживает…
– Теперь ты меня пугаешь, – перебила ее тетка. – Неужели мистер Джонс, а не мистер Блайфил избранник твоего сердца?
– Мистер Блайфил! – повторила Софья. – Не может быть, чтобы вы говорили это серьезно, иначе я несчастнейшая женщина на свете!
Несколько минут миссис Вестерн стояла онемелая, со сверкающими от бешенства глазами. Наконец, собрав всю силу своего голоса, прогремела, отчеканивая каждое слово: