– Господи, страсти какие! – воскликнула Гонора. – Вы меня до полусмерти напугали! Разве можно такие дурные мысли до себя допускать? Господи! Все косточки у меня трясутся! Подумайте только, милая барышня, ведь вас тогда по-христиански и хоронить не станут, а зароют ваше тело на большой дороге и колом насквозь проткнут, как фермера Гейпни в Окс-Кроссе; и, верьте слову, дух его все бродит там с тех пор, – многие его видели. Верьте слову, не иначе как сам дьявол такие дурные мысли внушает. Право, не так грешно на целый свет покуситься, как на собственную душу, – от нескольких священников это слышала. Если уж ваша милость чувствует к нему такое отвращение и настолько ненавидит молодого джентльмена, что даже мысли не допускает в постель с ним лечь, – оно и правда, иной человек бывает так противен, что, кажется, скорее бы к жабе прикоснулся, чем…
Софья была слишком озабочена собственными мыслями, чтобы уделять внимание этой превосходной речи миссис Гоноры; она перебила ее и, не отвечая на ее слова, сказала:
– Гонора, я приняла решение. Я решила уйти сегодня ночью из дома моего отца; и если ты питаешь ко мне дружеские чувства, в которых часто меня уверяла, то пойдешь со мной.
– Хоть на край света, сударыня, – отвечала Гонора. – Но, прежде чем решиться на такое безрассудство, прошу вас, подумайте о последствиях. Куда ваша милость пойдет?
– В Лондоне есть одна знатная дама, моя родственница, – отвечала Софья, – она гостила несколько месяцев в деревне у тетушки и была со мной очень добра; я ей так понравилась, что она настойчиво просила тетушку отпустить меня с ней в Лондон. Это дама видная, разыскать ее будет нетрудно, и я не сомневаюсь, что она примет меня хорошо и радушно.
– Не советую вашей милости слишком доверяться таким особам, – возразила Гонора. – Вот я служила раньше у одной барыни – она всех, бывало, приглашает к себе в гости, а как услышит, что едут, так сразу вон из дому. Кроме того, пусть эта дама и рада видеть вашу милость, – кто же не рад вас видеть? – а как узнает, что ваша милость от барина бежали…
– Ты ошибаешься, Гонора, – перебила ее Софья, – она смотрит на отцовскую власть куда хуже, чем я: когда, несмотря на все ее настойчивые просьбы, я отказалась ехать с ней в Лондон без согласия отца, она меня высмеяла, назвала глупой деревенской девчонкой и сказала, что из такой покорной дочери выйдет примерная, любящая жена. Вот почему я уверена, что она примет меня и даст мне защиту, а тем временем батюшка, может быть, немного образумится, увидев, что я уже не в его власти.
– Хорошо, сударыня, – отвечала Гонора. – Но как же ваша милость думает устроить побег? Где вы достанете лошадей и экипаж? О вашей лошади нечего и думать: ведь всем слугам известно, что у вашей милости с барином нелады, и Робин скорее даст себя повесить, чем позволит вывести ее из конюшни без нарочитого приказания барина.
– Я думаю уйти пешком, – сказала Софья, – прямо в ворота, когда они будут открыты. Ноги у меня, слава богу, достаточно крепкие. Носили же они меня по целым вечерам под звуки скрипки с довольно неприятными партнерами – так, верно, помогут мне убежать от самого ненавистного партнера на всю жизнь.
– Боже мой, сударыня! – воскликнула Гонора. – Да понимаете ли вы, что говорите? Вы собираетесь идти пешком по большой дороге ночью и одни?
– Нет, не одна, – отвечала Софья. – Ведь ты обещала пойти со мной.
– Я-то с вашей милостью хоть на край света, – сказала Гонора, – но для вашей милости это все равно что идти одной. Ведь я вам не защита, если на вас нападут разбойники или другие злодеи. Я сама перепугаюсь не меньше вашей милости, потому что, будьте уверены, они надругаются над нами обеими. К тому же, сударыня, не забывайте, что и ночи теперь холодные, мы с вами замерзнем.
– Скорый, проворный шаг предохранит нас от холода, – отвечала Софья. – А если ты не можешь защитить меня от негодяя, Гонора, то я тебя защищу: я возьму с собой пистолет; в зале всегда висит пара заряженных пистолетов.
– Милая барышня, вы пугаете меня все больше и больше! – воскликнула Гонора. – Конечно, ваша милость не решится стрелять! Я готова скорей на что угодно пойти, только бы избавить вашу милость от этого.
– Зачем же? – с улыбкой сказала Софья. – Неужели, Гонора, ты не выстрелила бы в человека, который покусился бы на твою честь?
– Конечно, сударыня, – отвечала Гонора, – честь – вещь драгоценная, особенно для нас, бедных слуг; можно сказать, мы ею только и живем; а все-таки я до смерти боюсь огнестрельного оружия: столько из-за него бывает несчастных случаев!
– Полно! – успокоила ее Софья. – Я сберегу твою честь более простым способом, не запасаясь в дорогу оружием: в первом же городе я намерена взять лошадей, а по дороге в город вряд ли кто на нас нападет. Послушай, Гонора, я твердо решила бежать, и если ты пойдешь со мной, то я ничего не пожалею, чтоб наградить тебя самым щедрым образом.