История Тома Джонса, найденыша. Том 1 (книги 1-8)

Блайфил поддался убеждениям шумной риторики сквайра; они условились, что Вестерн сегодня к вечеру окончательно столкуется с Олверти, и жених уехал, настоятельно попросив на прощанье не учинять при этой спешке никакого насилия над невестой, – точь-в-точь как папистский инквизитор, вручая светским властям еретика, уже осужденного Церковью, просит не совершать над ним никакого насилия.

Правду сказать, Блайфил уже произнес приговор над Софьей. Хотя он и заявил Вестерну, что доволен ее приемом, но на самом деле вынес из него лишь убеждение в ненависти и презрении к нему невесты, что пробудило в нем такие же ответные чувства не меньшей силы. Спросят, может быть: почему же он не покончил немедленно со своим сватовством? Да именно по причине пробудившейся в нем ненависти, а также и по некоторым другим, столь же веским причинам, которые мы сейчас откроем читателю.

Хотя мистер Блайфил не обладал темпераментом Джонса, готового отведать каждой женщины, которую он видел, все же он далеко не был лишен вожделения, свойственного, как говорят, всем животным. При этом он еще отличался разборчивым вкусом, руководящим людьми при выборе предмета или пищи для удовлетворения их разнообразных желаний; и вкус этот указывал ему на Софью как на весьма лакомый кусочек, при виде которого у него текли слюнки, как у гастронома при виде аппетитно приготовленного ортолана. А душевные страдания были не только не в ущерб красоте Софьи, но скорее к ее выгоде: слезы прибавляли блеска глазам ее, а грудь выше поднималась от вздохов. Можно сказать, тот не видел красоты во всем ее сиянии, кто не видел ее в горе. Вот почему Блайфил смотрел теперь на этого ортолана в человеческом образе с большим вожделением, чем при последней встрече, и отвращение, замеченное им в Софье, нисколько не ослабило его желаний – напротив, оно скорее повысило предвкушаемое им удовольствие от похищения ее прелестей. Сластолюбие приправлялось, таким образом, мыслью о торжестве; больше того, добиваясь полного подчинения Софьи своей власти, он имел еще некоторые дальнейшие виды, настолько низкие, что нам противно и упоминать о них. Немалую роль в будущих удовольствиях, которые рисовало ему воображение, играла месть; наконец, посрамление соперника Джонса и вытеснение его из сердца Софьи тоже сильно его подзадоривали и сулили лишние радости в его конечном торжестве.

Помимо всех этих видов, которые иным щепетильным особам покажутся, пожалуй, довольно подленькими, рассчитывал он еще на одну вещь, к которой едва ли многие читатели отнесутся с большим отвращением. Я разумею имение мистера Вестерна, которое должно было перейти целиком к Софье и ее потомству; любовь этого нежного родителя к дочери была так безгранична, что он готов был купить ей мужа какой угодно ценой, лишь бы она согласилась быть несчастной с избранным им для нее человеком.

По этим причинам союз с Софьей показался мистеру Блайфилу настолько желательным, что он решил обмануть девушку, притворившись влюбленным, а заодно также обмануть ее отца и своего дядю, дав им понять, что и она его любит. Поступая таким образом, он следовал благочестивым наставлениям Твакома, утверждавшего, что если поставленная нами цель одобряется религией (а таковой, несомненно, является брак), то для ее достижения можно применять и дурные средства. В других же случаях молодой человек предпочитал руководствоваться философией Сквейра, учившего, что цель – вещь несущественная, лишь бы средства были приличны и согласны с нравственной справедливостью. Правду сказать, едва ли встречалось ему в жизни такое положение, при котором он не мог бы воспользоваться уроками кого-либо из своих великих наставников.

Надуть мистера Вестерна было дело нехитрое, потому что он так же мало считался с чувствами дочери, как и сам Блайфил; но мистер Олверти смотрел на эти вещи совсем иначе, и перед ним во что бы то ни стало надо было изобразить дело в ложном свете. Тут, однако, Блайфилу была оказана такая существенная помощь будущим тестем, что он без труда достиг успеха; действительно, мистер Олверти получил от Вестерна клятвенные уверения в том, что Софья питает искреннее расположение к Блайфилу и что все его подозрения насчет Джонса совершенно ложны; и Блайфилу оставалось только подтвердить слова сквайра, что он и сделал в весьма двусмысленной форме, сохранив таким образом лазейку для своей совести и внушив дяде ложное убеждение так, что ни одного слова неправды им произнесено не было. Когда Олверти спросил его относительно чувств Софьи, сказав, «что он ни в каком случае не намерен быть пособником в принуждении девушки выйти замуж против ее воли», то Блайфил отвечал, что истинные чувства молодых девиц понять очень трудно, что Софья обращалась с ним так непринужденно, как он того желал, и что если верить ее отцу, то она питает к нему расположение, какого только может желать жених.