История Тома Джонса, найденыша. Том 1 (книги 1-8)

– Ах, друг мой, – сказал квакер, – причиной его моя единственная дочь, моя единственная отрада на земле: на этой неделе она бежала от меня и вышла замуж без моего согласия. Я присмотрел для нее подходящую партию, человека порядочного и состоятельного, но она, конечно, пожелала сделать выбор сама и ушла с молодчиком, который гроша не стоит. Если бы она умерла, как, полагаю, умер твой друг, я был бы счастлив.

– Это очень удивляет меня, сэр, – сказал Джонс.

– Разве не лучше для нее умереть, чем быть нищенкой? – возразил квакер. – Ведь, как я сказал, у молодчика гроша нет за душой, и, понятно, от меня ей тоже нечего ожидать ни одного шиллинга. Вышла замуж по любви – так и живи любовью, если можешь; вынеси свою любовь на рынок – и посмотришь, дадут ли за нее серебра или хотя бы медный грош.

– Вам лучше знать ваши заботы, сэр, – сказал Джонс.

– Должно быть, они давно задумали обмануть меня, потому что знакомы друг с другом с детства, – продолжал квакер. – Я всегда проповедовал ей против любви, тысячу раз говорил, что все это блажь и нечестие. Хитрая девчонка делала вид, будто слушает меня и презирает всякую плотскую похоть, и все же кончила тем, что упорхнула через окно со второго этажа. Я, правду сказать, начал немного подозревать ее и запер на замок, собираясь на следующее утро обвенчать с тем человеком, которого для нее выбрал, но она в несколько часов разрушила все мои надежды и бежала со своим милым, который времени не терял, потому что не прошло и часу, как они уже стали мужем и женой. Только дурное дело к добру не приведет; по мне, пусть голодают, пусть просят милостыню или воруют, я не дам им ни гроша.

При этих словах Джонс быстро поднялся и сказал:

– Пожалуйста, извините меня, я очень просил бы вас оставить меня наедине.

– Полно, друг, – сказал квакер, – не предавайтесь печали. Вы видите, на свете и кроме вас есть несчастные.

– Я вижу, что на свете есть безумцы, глупцы и подлецы, – отвечал Джонс. – Позвольте дать вам совет: верните к себе вашу дочь и зятя и не будьте единственной причиной несчастья той, которую, по вашим словам, вы так любите.

– Вернуть ее с мужем! – вскричал квакер. – Да я скорее приглашу к себе в дом двух самых заклятых врагов своих.

– Если так, то ступайте сами домой или куда вам угодно, – сказал Джонс, – потому что я не желаю больше оставаться с вами.

– Хорошо, друг, – отвечал квакер, – я никому не собираюсь навязываться.

С этими словами он опустил руку в карман, как бы с намерением достать денег, но Джонс довольно бесцеремонно вытолкал его из комнаты.

Рассказ широкополой шляпы[131] так глубоко взволновал Джонса, что он слушал его с каким-то диким выражением во взгляде. Честный квакер это заметил и, сопоставив со всем поведением Джонса, вообразил, что его собеседник не в своем уме. Поэтому он не обиделся, а, напротив, проникся состраданием к человеку, находившемуся в таком горе. Высказав свое предположение хозяину, квакер попросил его обращаться как можно заботливее и учтивее со своим постояльцем.

– Нет уж, ухаживать за ним я не стану, – отвечал хозяин. – Хоть он и в расшитом жилете, а такой же барин, как и я. Это человек без роду, без племени; его воспитал один богатый сквайр в тридцати милях отсюда, а теперь выгнал вон из дому (не за доброе дело, надо думать). Я его выпровожу отсюда как можно скорее. Если он не заплатит, я, пожалуй, еще дешево отделаюсь. В прошлом году вот такой же гусь стащил у меня серебряную ложку.

– Что ты толкуешь о каком-то безродном, Робин? – удивился квакер. – Ты, должно быть, принимаешь этого человека за кого-нибудь другого?

– Нисколько, – возразил Робин, – мне сказал это его проводник, который его хорошо знает.

Действительно, заняв свое место у кухонного огонька, проводник немедленно поделился с находившимся налицо обществом всем, что знал или слышал относительно Джонса.

Едва только квакер получил подтверждения от проводника, что Джонс – бедняк темного происхождения, как все его сострадание к нему пропало; и этот простой честный человек вернулся домой в столь сильном негодовании по случаю обиды, полученной от такого ничтожества, словно был, по крайней мере, герцогом.

Хозяин проникся к своему постояльцу не меньшим презрением; и потому, когда Джонс позвонил, чтобы ему приготовили постель, ему отвечали, что никакой постели не будет. Помимо презрения к постояльцу за его безродность, Робин заподозрил его еще в намерении выждать благоприятную минуту и обокрасть дом. По правде говоря, ему нечего было опасаться на этот счет, потому что жена и дочь, из благоразумной предосторожности, уже очистили помещение от всякой движимости, но он был от природы подозрителен, и это качество особенно усилилось в нем после пропажи ложки. Словом, страх быть обворованным совершенно вышиб у него из головы то утешительное соображение, что воровать в доме было нечего.

Убедившись, что постели ему не будет, Джонс преспокойно расположился в просторных камышовых креслах, и сон, еще недавно бежавший от него в гораздо лучших покоях, великодушно посетил его в этой убогой конурке.