Ой. Вдруг в голову пришло. Кэм — это случайно не уменьшительное от «Камилла»?
Приятно было увидеть за завтраком, что у Жюстины нос распух и заклеен пластырем.
Так ей и надо! Воображала несчастная, думает о себе невесть что. А на самом деле — ничего особенного. Честное слово, не понимаю, что Луиз в ней нашла. Если бы я была Луиз, подружилась бы лучше с Трейси Бикер.
Самое противное, что я первая задружилась с Жюстиной. Она появилась у нас однажды под вечер, вся такая печальная и унылая, потому что ее мама сбежала с каким-то типчиком, а Жюстину и двух ее братиков бросила на папу — пусть справляются сами как могут. А папа справляться не смог, и детей забрали в опеку. Братьев — в приемную семью на короткий срок, потому что с ними хлопот не много, они еще груднички. А Жюстину те приемные родители не взяли — решили, с ней трудно будет.
Обычно мне трудные дети нравятся. И Жюстина мне вроде понравилась. Тем более что она погрустила-погрустила, да как начнет на всех ругаться, прямо как прорвало. И ругательных слов она знает даже больше меня.
Всю неделю она бушевала, а в воскресенье притихла. Ее должен был папа навестить. Она сразу после завтрака села его ждать, хотя он только к одиннадцати собирался приехать. Настало одиннадцать, потом двенадцать, а потом нас позвали обедать. Жюстина не пошла и курицу есть не стала. Так весь день и просидела у окна как приклеенная.
У меня в животе что-то сжималось каждый раз, как на нее посмотрю. Я знаю, каково это. Сама раньше так сидела. И не только здесь — в дурацких приемных семьях тоже. И в детских домах в промежутке. Все ждала, что мама придет.
Сейчас-то я уже не сижу у окна как дура. Мама, наверное, далеко живет, вот и не может меня навестить. Да-да, она, наверное, за границей. Мама любит путешествовать.
Может быть, она во Франции.
Или в Испании, она любит, когда солнечно.
Да что это я? Мама, наверное, в Штатах. Может быть, в Голливуде. У меня мама такая красивая, ее запросто возьмут сниматься в кино.
Когда работаешь в Голливуде, невозможно же просто так сесть в автобус и поехать навещать свою дочку за тысячи миль!
И все равно, хоть я не сижу и специально не жду, всегда немножко вздрагиваю, когда звонят в дверь. И не дышу, пока не увижу, кто пришел. Мало ли, вдруг…
Так что я прекрасно понимала, каково сейчас Жюстине. Я не пробовала с ней заговорить — знала, что она мне тут же голову откусит. Просто подошла бочком, бросила ей на колени леденец и поскорее отошла. Вообще-то леденец был не мой. Я несколько штук стащила у малыша Уэйна. Его дурочка мама младше нашей Адели, ничего в грудничках не понимает. Вечно приносит Уэйну леденцы. Они же на палочке, он себе может глаз выколоть! Он и так вечно слюни пускает, а если ему еще и леденец дать полизать, он же липкий станет, как суперцемент. Так что это прямо доброе дело — стырить у него леденцы, когда он отвернется.
— Зачем ты этой Жюстине леденец дала? — удивлялась Луиз. — Трейси, она такая ужасная! Вчера толкнула меня на лестнице и даже не извинилась, еще и слово нехорошее сказала.
Луиз смущенно повторила это слово мне на ухо.
— Ого! Прямо так и сказала? — захихикала я. — Вообще-то она не такая уж плохая. И потом, я же ей не красный леденец отдала. Красный для тебя хранила!
— Спасибо, Трейс! — сказала Луиз и прямо вся засияла.
Такие мы с ней были подруги.
А на Жюстину я посматривала время от времени. Она еще полчасика посидела не двигаясь, а леденец так и лежал у нее на коленях. Потом смотрю — ее рука поползла к леденцу. Жюстина его развернула и лизнула один разочек, подозрительно так, будто я могла его отравить. Ну, видно, было вкусно, так что она еще лизнула, и еще, а потом запихнула леденец в рот целиком. Леденцы иногда здорово успокаивают.
Спасибо, конечно, не сказала. И когда наконец перестала ждать, сразу спать ушла, ни с кем не разговаривала. Но наутро за завтраком она мне слегка кивнула. А я кивнула в ответ и бросила в нее кусочком кукурузных хлопьев, а она бросила в меня, и мы с ней долго так перебрасывались — и подружились. То есть лучшей подругой у меня по-прежнему была Луиз. Ха-ха.
Поначалу она возмущалась:
— Почему эта Жюстина все время с нами ходит? Трейс, она мне не нравится. Наглая такая.
— Так и надо! Иначе в этом мире не проживешь. Я сама наглая. Еще наглее Жюстины! Куда ей до меня! — И я выпятила подбородок.
— Ненормальная, — сказала Луиз.
А меня как заклинило. Я стала ругаться еще хуже, чем Жюстина, и Дженни ужасно сердилась, потому что Макси начал тоже выражаться вслед за мной, и даже мелкий Уэйн иногда как сказанет под настроение. А потом я придумала играть в подначки. Я в эту игру всегда выигрывала. Пока не появилась Жюстина.
Я ей говорю:
— Слабо тебе сказать самое-пресамое неприличное слово, когда к нам священник придет?
И она сказала.
А она мне:
— Слабо тебе голышом по саду пробежаться?
И я пробежалась.
А я:
— Слабо тебе червяка съесть?
Она съела и мне говорит:
— А тебе слабо?
Я сказала, что так нечестно. Нельзя за мной повторять.
Тут Луиз влезла и наябедничала, что я ненавижу червяков.
А Жюстина сразу:
— Тогда слабо тебе двух червяков съесть?