История целибата

предпочтут готовые и широко распахнутые объятия куртизанок сомнительной и отдаленной перспективе наслаждения со скромной девицей, преодоление застенчивости которой потребует больших трудов и займет много времени; а когда она будет преодолена, возможно, в будущем это приведет к неудобствам и создаст им больше проблем, чем удовольствия, которое они получали раньше[727].

Одну из таких «проблем» составляют венерические заболевания. Клиническая практика Мандевиля свидетельствовала о том, что совращенные девушки вступали в связи с таким энтузиазмом, что вскоре заражались венерическими болезнями, и общения с ними следовало избегать хотя бы по этой причине. Однако в «Благопристойной защите публичных домов…» говорилось о том, что девушка должна регулярно проходить медицинское обследование, а если она сама говорила, что у нее появились какие-то подозрительные симптомы, ее должны были лечить бесплатно. (Однако после двух таких случаев она оказывалась в положении безработной бывшей проститутки.)

Отражая мрачный, проницательный взгляд на двойной стандарт, так хорошо знакомый этому доктору медицины – венерические болезни, аборты, убийства младенцев, бесчестие молодых женщин, – «Благопристойная защита публичных домов…» представляет собой замечательный документ. Еще больше поражает искренность Мандевиля, с которой он в качестве решения проблемы предлагает систему тщательно регулируемой проституции. Двойной стандарт продолжал бы оставаться в полной силе, «отмывая» и допуская легализированную проституцию. Арифметика Мандевиля проста – несколько профессиональных потаскух сохранят невинность тысячам девственниц. В качестве оценки бесчеловечного характера двойного стандарта «Благопристойная защита…» стала классикой. Как выражение современных ценностей, ее основная идея «“индивидуальные пороки, общественные добродетели” <была>… золотым правилом, которому многие следовали в жизни»[728].

Мандевиль, несомненно, согласился бы с тем, что влияние двойного стандарта, против которого он выступал, сказывается и по сей день. Может быть, он бы даже одобрительно кивнул, услышав утверждение писательницы и феминистки Наоми Вульф о том, что:

всем женщинам становится не по себе, когда они размышляют о хорошо им понятных отношениях жен, монахинь и девственниц, с одной стороны, и проституток и куртизанок – с другой… фактически каждая женщина, не принадлежащая к аристократической среде, должна была придерживаться идеологии респектабельности и целомудрия, которая отличала ее от проститутки[729].

Разгневанные женщины требуют непорочных мужчин

[730]

Несмотря на рекомендации Мандевиля, проституция развивалась и процветала без всякого государственного вмешательства. Огромное число мужчин Викторианской эпохи принимали и чтили принцип добрачного целибата, но многие испорченные и распутные парни не видели никакой нужды в подавлении своих эротических желаний. Когда женщины из их социального окружения отказывались им уступать, они находили себе уязвимых и легко идущих на сближение женщин в других социальных слоях. Они могли принадлежать к категории домашней прислуги, и молодой человек более высокого социального статуса мог принудить их к близости, или работать продавщицами, в обмен на несколько минут грешного удовольствия на стороне получавшими от него небольшую плату или соблазненными его лестью. В какие-то моменты его жизни это могли быть «публичные женщины», проститутки, которыми в итоге могли стать эти совращенные и принужденные к близости служанки или продавщицы.

Для отчаявшихся, безрассудных или обесчещенных женщин зов улицы был непреодолимо притягательным. Откликаясь на него, женщина получала небольшой дополнительный доход к зарплате, выплачиваемой ей на основной дневной работе. Генри Мэйхью, журналист, занимавшийся независимыми расследованиями, и автор, чьи разоблачительные статьи о бурлившем, страдавшем рабочем классе Лондона в середине XIX в. продолжают поражать читателя, когда, например, выясняется, что белошвейка, сшивавшая молескиновые штаны, могла заработать за неделю пять шиллингов и шесть пенсов, работая по шестнадцать часов в день, а когда работы было мало, ей оставалось либо голодать, либо «пойти по дурной дорожке» и торговать своим телом[731].