История церкви, рассказанная просто и понятно

В первые два века нашей эры христиане в большинстве своем верили в то, что крещение отменяло все грехи, совершенные верующим до этой минуты. А вот серьезные нравственные падения после крещения требовали особого подхода. Считалось, что три греха в особенности – сексуальная распущенность, убийство и отречение от веры (отступничество) – прощаются Богом. Но Церковью они не прощались никогда. За любой из них карали изгнанием из братства верных и лишали святого причастия. А поскольку евхаристия, как верила большая часть, была особым источником божественной благодати, тот, кто ее лишался, ставил под угрозу спасение своей души. Игнатий называл ее «врачевством бессмертия, предохраняющим от смерти».

Первая половина III столетия была для Церкви периодом долгого затишья: римские чиновники мало кого заставляли силой отречься от веры. Многим уже казалось, что духовная брань осталась в далеком прошлом; дисциплина и нравственные нормы стали мягче. Первым принял обратно раскаявшихся грешников – сделав политический шаг, – епископ Римский. Каликст I (217–222) вновь принимал покаявшихся грешников, совершивших прелюбодеяние и аборт. Он утверждал, что Церковь – словно Ноев ковчег, и в ней могут быть и чистые, и нечистые звери. В свою защиту он настаивал на том, что епископ Римский был «близок Петру» и что Господь дал Петру ключи, чтобы вязать и разрешать грехи людей. Да, именно в те дни епископ Римский впервые притязал на эту особую власть.

Тертуллиан, живший в то время в Северной Африке, пришел в ужас. «Мы не прощаем отступников, – восклицал он, – и будем прощать прелюбодеев?» То был голос из прошлого. Будущее выбирало Каликста. А если можно вновь принять в Церковь прелюбодеев, то почему нельзя принять отступников? К середине века многие задавали тот же самый вопрос.

В 250 году император Деций (249–251) начал самое яростное гонение, какое выпадало на долю Церкви. Деций, военачальник с дунайской границы, решил раз и навсегда избавиться от «христианской чуши». Он считал христиан врагами империи, а их безбожие – причиной многих бед страны. Деций повелел всем гражданам империи принести жертвы традиционным римским богам. Тем, кто так поступал, выдавали подтверждающие документы (по-латыни libelli) – как свидетельство того, что они подчинились приказу. Тех, кто отказывался подчиниться или не мог приобрести поддельные libelli от сочувствующих или продажных чиновников, – а может, не хотел приобретать их, – ждала смерть.

Спасая себе жизнь, многие христиане покорились. Другие сумели добыть документы и не приносить при этом никаких жертв. Но неведомо, сколь многих христиан бросили в темницы и казнили, и среди них были епископы Рима, Антиохии и Иерусалима.

Убитых нарекли мучениками – по-латыни это звучало как martyr, «свидетель». Но Деций не собирался создавать героев. Он хотел очернить христианство. Многих христиан пытали до тех пор, пока те не отвергали Христа и не говорили: «Цезарь есть Господь». Тех, кто выдерживал травлю и не отрекался от Христа, называли исповедниками. Если верующий под пытками выполнял то, чего требовали римляне, его относили к утратившим веру, или падшим. Ярость утихла, по крайней мере на время, в 251 году, когда боги оставили Деция – и он погиб в битве с варварами-готами.

И вот тогда вопрос о повторном принятии в Церковь встал невероятно остро. В отступничестве были виновны многие, очень многие, порой – три четверти общины. Не имея должной духовной подготовки, они склонились перед имперским гнетом и, как некогда апостол Петр во дворе первосвященника, отреклись от Господа и горько рыдали.

И что? Отлучать их от Церкви? Это было очень непросто – и все прекрасно это понимали, яснее, чем когда-либо прежде. Киприан, епископ Карфагенский, сказал прямо: «Вне Церкви спасения нет». И многие с ним согласились, но теперь возник ропот: люди требовали снова принять их в Церковь!

Но как могла Церковь принять тех, кто отрекся от веры? Разве это не было «хулой на Духа Святого», которой нет прощения? И есть ли зло большее, чем отвергнуть, в страхе или боли, единственную дорогу к спасению? Если простить это – тогда простить можно все!

Рождение святых

Мучеников и исповедников обожали. Ими восхищались безмерно. Мученичество, крещение кровью, представляло собой высшую славу, какую мог стяжать христианин. Имена мучеников сохраняли в церковных хрониках, их «дни рождения» в вечную жизнь воспоминали ежегодными торжествами у их гробниц. «Святые» шли к нам!

В Карфагене пошли слухи, будто исповедники благодаря своей необычайной храбрости обрели от Бога особую силу. Дух Святой подверг их столь жестоким испытаниям, чтобы они обрели власть избавлять людей от их грехов. Они могли «своими добродетелями покрыть недостатки падших». Этому верили многие – и призывали Киприана, епископа Карфагенского, объявить такое всеобщее прощение.