История твоей жизни

Тебе будет шесть, когда твой отец отправится на конференцию на Гавайи, а мы поедем вместе с ним. Ты будешь настолько возбуждена, что начнешь сборы за недели до отъезда. Ты будешь расспрашивать меня про кокосы, вулканы и сёрфинг и будешь учиться танцевать хулу перед зеркалом. Ты сложишь в чемодан одежду и игрушки, которые захочешь взять с собой, и будешь таскать его по дому, чтобы проверить, как долго сможешь его носить. Ты спросишь, могу ли я положить к себе твой «Волшебный экран», поскольку он не влезает в твой чемодан, а ты обязательно должна взять его с собой.

– Тебе все это не понадобится, – скажу я. – Там будет столько интересных занятий, что не останется времени на игрушки.

Ты задумаешься; когда ты крепко задумываешься, над твоими бровями появляются ямочки. В конце концов ты согласишься взять меньше игрушек, но твои ожидания только вырастут.

– Я хочу быть на Гавайях сейчас, – будешь ныть ты.

– Иногда стоит подождать, – скажу я. – Так тебе будет еще веселее, когда ты наконец окажешься там.

В ответ ты просто надуешься.

В следующем отчете я предположила, что термин «логограмма» был ошибочным, поскольку подразумевал, что каждый граф соответствует устному слову, когда в действительности графы не имеют никакого отношения к устным словам в нашем понимании. Я также не хотела использовать термин «идеограмма» из-за его прежних значений. И предложила «семаграмму».

Судя по всему, семаграмма приблизительно соответствовала письменному слову в человеческих языках; она имела собственное значение, а в сочетании с другими семаграммами могла создавать бесконечное число утверждений. Мы не могли дать ей точное определение, но ведь и у «слова» в человеческих языках тоже его нет. Однако когда дело дошло до предложений на гептаподе B, ситуация сильно усложнилась. В этом языке не было письменной пунктуации: его синтаксис определялся способом сочетания семаграмм, а необходимость показывать речевые модуляции отсутствовала. Не было возможности аккуратно выделить связки «подлежащее – сказуемое», чтобы составлять предложения. «Предложением» являлось то число семаграмм, которое хотел соединить гептапод; единственным различием между предложением и параграфом или страницей был размер.

Длинное предложение на гептаподе B оказывало ощутимое визуальное воздействие. Если я не пыталась расшифровать надпись, она напоминала фантастических богомолов в немного различавшихся позах; эти нарисованные в стиле рукописного шрифта насекомые цеплялись друг за друга и образовывали решетку в духе Эшера. А самые длинные предложения были подобны психоделическим плакатам: иногда от них слезились глаза, иногда клонило в сон.

Я помню твою фотографию на выпускном в колледже. Ты позируешь перед камерой: академическая шапочка игриво сбита набекрень, одна рука касается солнцезащитных очков, другая лежит на бедре, распахивая мантию, чтобы продемонстрировать топик и шорты.

Я помню твой выпускной. Небольшие проблемы возникнут из-за того, что Нельсон, твой отец и как-ее-там окажутся в одном месте в одно время, но это будет не важно. В те выходные, когда ты будешь знакомить меня с однокурсниками и непрерывно со всеми обниматься, я почти лишусь дара речи от изумления. Не смогу поверить, что ты, взрослая женщина выше меня, такая красивая, что щемит сердце, – та самая девочка, которую я брала на руки, чтобы ты дотянулась до питьевого фонтанчика, та самая девочка, что часто появлялась из моей спальни, облаченная в платье, шляпку и четыре шарфика из моего гардероба.

А после окончания колледжа ты будешь работать финансовым аналитиком. Я даже не буду понимать, что ты делаешь, не буду понимать твоего увлечения деньгами, значения, которое ты придавала зарплате, когда рассматривала предложения работы. Я бы предпочла, чтобы ты занималась чем-то безотносительно финансового вознаграждения, но я не буду жаловаться. Моя собственная мать не понимала, почему я не могу быть просто учителем английского в старших классах. Ты будешь заниматься тем, что сделает тебя счастливой, а больше мне и не нужно.

Со временем команды при зеркалах всерьез взялись за терминологию гептаподов в области элементарной математики и физики. Мы вместе работали над презентациями: лингвисты занимались процедурой, а физики – содержанием. Физики показали нам ранее разработанные системы коммуникации с инопланетянами, основанные на математике, но их предполагалось использовать через радиотелескоп. Мы переделали эти системы для личного общения.

Наши команды добились успеха с базовой арифметикой, но зашли в тупик с геометрией и алгеброй. Мы пытались использовать сферическую систему координат вместо прямоугольной, думая, что она более естественна для гептаподов, учитывая их анатомию, однако это ни к чему не привело. Судя по всему, гептаподы не понимали, о чем мы говорим.