История тысячи миров

К утру она разорвала несколько своих платьев и постельное бельё, работая как можно более тихо, на длинные полоски, связав из них верёвку, и уже готова была, переодетая в более удобную одежду, выбираться через окно. Но в последний момент она выхватила из выдвижного отделения стола свой блокнот и заложила за пояс бриджей ближе к пояснице. Она уже была готова к предстоящему, собрав небольшой ранец полезных вещей и закинув его за спину. В такое время мать, как и большинство слуг, ещё спали – солнце даже не показалось на горизонте, стояли сумерки, а лужайку перед домом скрывал туман. Конечно же, она никогда не лазила по верёвкам и жутко боялась из-за этого свалиться на землю. Но нужно было торопиться. План был слишком уж сложным и чересчур рискованным.

Остриженные волосы лежали на полу у зеркала – ничего больше не мешалось и не закрывало взор. От прохладного лёгкого ветерка покалывало скулу, на которой расцвёл синяк. Руки время от времени соскальзывали, когда под ними были обрывки из платьев, а ногами в сапогах было сложно отыскать узлы на импровизированной верёвке. Благо, со второго этажа лезть было не так сложно. Едва оказавшись на земле, Софи облегчённо выдохнула, пригибаясь и оглядываясь, как лазутчик. С этой стороны дома почти не было окон.

В конце сада виднелся высокий сарай из почерневших от времени досок, к нему и поспешила Софи, стараясь издавать как можно меньше шума. Обыкновенно, он не был заперт, так как воровать там было особо нечего, да и самим воровством в квартале состоятельных и благопристойных людей заниматься было некому. В этой постройке хранились все рабочие инструменты. И лестница.

План Софи был достаточно прост: подняться на выдвижной лестнице на крышу второго этажа, с той стороны дома, где она покато выходила на третий, а там, у окна чердака, с помощью гвоздодёра избавиться от досок и помочь несчастному узнику выбраться из его темницы. И бежать. Так далеко и быстро, как только хватит сил. Она знала, что за её домом начинались фермы, что там можно было укрыться на полях и питаться овощами. Она даже прихватила взятую когда-то из кухни кулинарную книгу с собой и рассчитывала отыскать в сарае старые закоптелые кастрюли. Это было куда лучше, чем жить той жизнью, которая её ожидала в доме, в котором жила её озверевшая мать. Софи жалела об одном – что не могла взять с собой гитару.

На её счастье, сарай действительно не был заперт. Она вошла в него и сразу же принялась разыскивать в полутьме необходимые ей вещи, едва глаза привыкли к темноте. Лестница нашлась довольно быстро – благо, она была не маленькой.

Софи знала об её существовании, так как часто видела, как использовали её в хозяйстве слуги, снимая урожаи с яблонь или срезая особо мешавшуюся ветку с раскинувшейся вплотную с домом ивы. Она, как не солгала ей память, была достаточно высока, чтобы достать до крыши в нужном месте. Хоть и оказалась очень тяжела и заставлена всяческим хламом. А вот гвоздодёр заставил Софи переживать. На его обнаружение ушло слишком много времени, отчего ей стало довольно жутко.

Она всё боялась, что кто-нибудь из слуг встанет пораньше и выйдет в сад. Увидит лестницу, которую она вытащила из сарая, а может быть сразу свисающую из её распахнутого окна верёвку. И всё. На этом всё и закончится. Она уже представляла себе, как мать потащит её в комнату за остриженные против её воли волосы и прикажет садовнику по пути заколотить её окно, использовав подготовленную лестницу для этого… Как она разозлится, увидев разорванные платья, а ещё больше вспылит от испорченных волос, за которыми она следила почти с самого рождения дочери. Но вскоре удача всё же улыбнулась ей и Софи победоносно выудила из горы ржавых пил не менее проржавевший гвоздодёр, увесистый настолько, что если им ударить, то легко можно бы было сломать кость, а то и проломить череп.

Положив инструмент в свой ранец и, ухватив лестницу, Софи заковыляла к дому. Сердце в её груди тяжело бухало, а рассвет и неумолимо поднимающееся над горизонтом солнце внушали ужас, обдающий её тело мелкой дрожью. Туман уже рассеялся, когда она раздвигала лестницу и поднимала её изо всех сил, устанавливая у стены. Это оказалось куда тяжелее, чем дотащить её от сарая. Но и с этим Софи справилась, зная, что не может всё бросить. Она не могла позволить матери убить того парня, кем бы он ни был. Её сердце обливалось кровью при воспоминании о вскрике узника, когда каблук матери придавил его кисть к полу, ёрзая на бледной чешуйчатой коже как на выползшем таракане. Этот изданный им хриплый вскрик раздавался у неё в ушах снова и снова, едва память возвращалась к прошедшей ночи. Наверняка он так испуган, так испуган.. а что если она сломала ему какую-нибудь из крошечных костей, что находятся внутри ладони и сейчас ему ужасно больно? От этих мыслей Софи снова поторопилась.