Когда же чистое сознание понемногу вернулась к нему, а изумление поубавилось, позади, где была опущенная в воду тыква, послышался первый всплеск. Геб неуклюже подался в сторону, да так быстро, что ноги его заплелись, и он рухнул в воду. Подле него со слепящим свечением из чёрной, неспокойной воды поднимался ещё один человек. И привратник мог клясться в этом кому угодно, что этот человек появился на месте, где несколькими мгновениями раньше лежала его обезумевшая тыква! Но это существо с мокрыми рыжими волосами и отстранённым взглядом предпочитало наблюдать, как капает с его головы вода в чёрную воду, где отражалось его обострённое лицо, нежели замечать Геба. Вода однозначно сотворила чудо. И если не овощи стали другими, то рассудок Геба сегодня точно пережил большое приключение. Не имея сил издать какой-либо связный звук, не то, что вымолвить слово, он поднялся на ноги. Штаны вымокли, как и края рубашки и теперь холодили тело, по спине пробежались крупные мурашки, заставив его вздрогнуть.
И тут его овощи, все как один обернулись на него. Икнув, Геб вновь рухнул в воду, окончательно отбив зад и более не предпринимая попыток встать. Он не знал, что будет дальше, но их жуткие взгляды холодили его кровь.
– Из признательности к твоему судьбоносному поступку при столь скудном уме, – при звуке голоса одного из них, в груди у Геба закололо сердце. Это точно был тот наглый огурец! – мы сохраним тебе жизнь.
Такого нахальства Геб не ожидал, но и поспорить с ними не посмел. Как он мог знать, что могли сделать с ним эти десятеро? Казалось, они не разнимали для разговора ртов, а говорили прямо у Геба в голове, что было явной странностью. Уж лучше было промолчать.
А тем временем светящиеся существа подошли к нему ближе, и привратник напряжённо замер. Но оказалось, что они приблизились лишь затем, чтобы поднять из воды своего собрата-тыкву. От их движений вода не колыхалась, словно у овощей более не было тел.
– Скажи нам… – Обратился к фермеру уже другой голос более низкий. Неужели с ним сейчас говорил баклажан? Тот самый фиолетового цвета овощ, любивший покичиться на других своим знанием жизни. – Что там, по ту сторону реки?
– Т-там… – Начал заикающийся привратник, не глядя туда, куда устремлено было внимание всех десятерых. Взгляд его выпученных глаз никак не мог оторваться от этих странных видений. – Там на другом берегу – другой мир. В… В нём никто не живёт… И я туда никогда не спускался.
Они переглянулись и, больше не говоря привратнику ни слова, направились к другому берегу, переходя реку. Боги нового мира устремились прочь, оставив свою корзину пустой, а незадачливого Геба в недоумении. Впереди их ждала долгая жизнь.
Больше к берегам Аматели Геб никогда не спускался. В будущем, вспоминая тот день, он неоднократно ещё спросит себя: а было ли это происшествие на чёрной речке правдой? Или всё-таки вода Аматели пьянит рассудок? А вот Боги день своего рождения никогда впредь не вспоминали. Чёрная вода навсегда осталась для них жутким сном, в котором они, погрузившись в реку, снова ощущали себя обыкновенными овощами.
Особое отношение
– … этот дневник… мадам, всё в нём. Я думаю, если вы его прочтёте, то поймёте.
Она смахнула слёзы тыльной стороной руки в белых шёлковых митенках и взялась за шершавую, потёртую обложку из чёрной кожи, даже до того как взгляд её оттаял и сфокусировался на ней. Она не стала вертеть его в руках, как сделал бы на её месте какой-нибудь любознательный ребёнок, как сделала бы она раньше. Пристав перед ней, сдержанно поклонился и направился к карете. Конечно же, у него хватало своих дел и без её истерик, и то, что он отдал ей главную улику на временное хранение свидетельствовало… ни о чём. Дело было закрыто, эта книжка не имела больше никакой цены.
Она открыла его дневник на самой последней странице, надеясь обнаружить там послание, хотя бы даже тайный шифр, который пришлось бы разгадывать неделями, один из тех военных приёмов для передачи особо важной информации, о которых он рассказал ей когда-то. Хоть строчку, содержащую любым возможным способом весть о том, что он остался жив.
Сосредоточив всё возможное в эту минуту внимание, она прочла несколько абзацев до самой последней точки:
«… Если красота существует в этом измазанном в грязи мире, если всё великолепие того, что когда-либо порождало это проклятое место, способно иметь воплощение, то этим воплощением, безусловно, я назову её. В будний день или под самыми тяжёлыми пытками – не имеет значения. Золото её волос – моя путеводная звезда в густом, непроглядном сумраке жестокой реальности, а ясный её голос – шёпот молитв моей души к оглохшим за много веков до нашей эпохи богам, утратившим милосердие.