Это суждение одного из самых проницательных украинских историков в эмиграции интересно тем. что. с одной стороны, оно отражает главный, на наш взгляд, приобретенный порок советского социализма — почти маниакальное стремление руководителей «проекта» упростить себе задачу управления за счет упрощения его объекта. Если нельзя отменить многообразие жизни вообще, переустроить ее в соответствии с некими теоретическими концепциями и управлять ею из одного центра, то можно хотя бы внешне все выровнять, стандартизировать, «упорядочить». Мы очевидно имеем здесь дело с ловушкой разума. Советский социализм был порожден двумя последовательными мыслительными операциями. Вначале появившиеся в более развитой в экономическом и социальном плане Западной Европе социалистические идеи были применены к российской действительности, а потом эта действительность стала систематически и с чудовищным упорством втискиваться в упрощенные таким образом социальные схемы.
Система, которую Сталин и его соратники в высшем партийном руководстве вполне искренне считали социализмом, была первым опытом реализации в политико-экономической практике теоретических построений, во множестве выросших на анализе капитализма середины XIX в. в Европе, блистательно осуществленным К. Марксом. Сам этот опыт удивительным образом вобрал в себя опыт хозяйствования и государственного устройства России, доведя их до логического завершения, а порой и до откровенного видимого всем абсурда. Он основывался на тотальном огосударствлении, принудительном труде, оплачиваемом частично или вообще не оплачиваемом (в трудовых лагерях и местах лишения свободы), концентрации властных полномочий, неприятии и подавлении любого инакомыслия и т. п.
И дело было, конечно, не в И. Сталине, точнее не только в нем. Он лишь воплотил в себе глубокое внутреннее противоречие революции. Чтобы осуществить ее в Российской империи, потребовалось поднять ее социальные цели так высоко, что оказаться от них даже частично, как было во всех революциях, известных до этого, означало бы признание политического поражения партии, которая ее возглавила и, следовательно, лишить ее санкции на исключительные властные полномочия. Но, с другой стороны, «истощающий, расточительный, нерациональный метод управления при помощи террора и принуждения, — как писал О. Субтельный, — не мог использоваться бесконечно долго. Перемен желала даже советская верхушка. Существовала очевидная и настоятельная потребность общего ослабления жестокого сталинского контроля».
Уход диктатора создавал большие трудности, но, с другой стороны, давал уникальный шанс, списать на него наиболее одиозные революционные эксцессы, жестокость и кровопролитие, незаметно отказаться от ранее провозглашенных целей и начать выход из революции с сохранением власти. Начались поиски подходящей общественно-политической модели и более эффективных методов хозяйствования.
Таким образом, смерть И. Сталина разделила историю советского государства на две большие части: период выдвижения и удержания любой ценой революционных целей (1917–1953) и период постепенного отказа от них (1955–1991).
Подмеченное И. Лысяком-Рудницким поразительное внешнее однообразие советского социализма, скрывало продолжавшийся процесс «взросления» общества, обогащения его приобретаемым дорогой ценой новым опытом. В нем медленно исподволь набирали силу тенденции, которые впоследствии, развившись и окрепнув. приведут к разрушению системы.
В описываемый нами период в какой-то мере повторились процессы, происходившие в Российской империи и в Украине, частью которой она являлась, в годы Первой мировой войны. Как и тогда, война частично разрушила внешнюю замкнутость, изоляцию советского общества. Миллионы молодых и не очень молодых людей, призванных в армию или вывезенных из страны, были вырваны из привычной для них среды и узнали, что внешний мир куда многообразнее и красочнее, чем навязываемая им черно-белая схема, а жизнь людей благополучнее и богаче даже в условиях военной разрухи.
Смерть И. Сталина вызвала надежды на освобождение и брожение в лагерях Воркуты. Норильска. Караганды, где содержалось большое число украинцев, преимущественно имевших отношение — действительное или приписываемое — к деятельности ОУН-УПА. Вспыхнувшие в некоторых местах восстания заключенных были жестоко подавлены, но было ясно, что долго удерживать в местах заключение такое количество людей невозможно. Осенью 1953 были ликвидированы военные трибуналы войск МВД и Особое Совещание МВД.