Читаем История унтера Иванова полностью

Говорили, будто во дворце ожидают приезда Константина, чтобы показался войскам, передал брату корону, полученную через присягу всей страны. Шутка ли — вторую присягу придется приносить за две недели… Офицеры ходили растерянные, недоумевающие, переговаривались вполголоса, больше по-французски.

В эти смутные дни в полку досрочно появился князь Одоевский.

— Здорово, тезка! — окликнул он Иванова, несшего эскадронные бумаги в полковую канцелярию.

— Здравия желаю, ваше сиятельство! Как батюшка ваш?

— Слава богу. А я в Москве соскучился. Ну, приходи повидаться.

Через два дня, 10 декабря вечером, унтер пришел на Исаакиевскую. У князя были гости, в зале шумели, спорили. Никита сидел на своей лежанке, встревоженный и растерянный.

— Заторопился из Москвы, ровно к невесте! А тут — как с цепи сорвались, бунтоваться вот-вот… Хоть по начальству беги.

— Откуль знаешь? Балашов проговорился? — спросил Иванов.

— Сам слыхал. Вчерась ввечеру следом за князем до Синего моста дошел, где Рылеев тот квартирует, и во дворе за дровами, как тать, под окошками схоронился… Трубки у всех — так форточки настежь. Вот и слушал ихние споры никак час, пока вовсе не задрог. Присяга новая будто на четырнадцатое назначена…

— Так и у нас в полку сказывают.

— А они в тот день бунт готовят. Завтре хочу по начальству докладать. Не знаю только, куда. К генерал-губернатору, что ли? Оденусь почище да и пойду. Неужто князя Одоевского камердина не впустят?

— У начальства сейчас хлопот много, может, и не впустят, — сказал Иванов. — А потом князю тринадцатого в дворцовый караул заступать, так четырнадцатого он после суток маеты в парадной форме сряду спать полягет.

— Верно знаешь про караул? — обрадовался старик.

— Чего верней! Наряд дворцовый от нашего эскадрона. Ему и корнету Ринкевичу идти. Завтра сам в полку узнает.

— Так думаешь, не ходить мне по начальству, не сказывать про сходбища у Рылеева?

— А князь разве простит тебе, Никита Петрович, что за ним ходил, подслушивал да еще доносить побег? — ответил Иванов.

— Знамо дело, Александр Иванович, не простит, с глаз долой сгонит, да старый-то князь, коли что случится, еще хуже взыщет.

— Так ведь ты писал ему и в Москве, верно, докладывал.

— Где ж там толком до класть было? А раз сказал, так только рукой махнул: «Брось, дело молодое, кто тем не бредил?..»

— А ты сам рассуди: в ночь на четырнадцатое он глаз не сомкнет в колете, лосинах да ботфортах. Куда ж, кроме постели, денется?

— Ох, не знаешь ты, как резов бывает! — качал головой Никита. — Что раньше до танцев, то теперь до ихних речей…

<p>15</p>

День 14 декабря начался в Конном полку присягой новому императору. Ее принесли еще при фонарях построенные в манеже кирасиры, одетые в городскую парадную форму — колеты и рейтузы, после чего их распустили на отдых, как в праздничные дни. Придя со своим взводом в эскадрон, Иванов увидел возвратившихся из дворцового караула людей. Они поспешно помогали друг другу стаскивать ботфорты и лосины.

— А князь Одоевский на квартиру пошли? — спросил унтер.

— Они с корнетом Ринкевичем нас до ворот довели и по домам повернули, тоже притомились видать, — сказал рассудительный Павел Панюта, растирая затекшие икры, и принялся вбивать деревянные колодки-правила в снятые ботфорты.

— А во дворце, Александр Иваныч, вот уж было на что поглядеть! — сказал уже раздетый Портянов, сидевший на нарах.

— Чего ж там? Молебствие, поди? — спросил Иванов.

— Едва в собор господа втиснулись, — восторженно рассказывал Портянов, — генералов в лентах, в золотых мундерах — ну тьма! А теперь всей гвардии офицерам прием пошел, и наши все уже там с командером полка…

Панюта поставил в деревянный шкаф-пирамиду свои ботфорты, кирасу и каску и, взяв Иванова за локоть, отвел к окошку.

— Мой-то пост, Иваныч, у двери Пикетной залы нонче утром был, а тамо у окошка, знаешь, кресло искони одное стоит. Вот на него перед молебном и сядь сам граф Аракчеев. Во всех регалиях, в ленте. И никто-то к нему, веришь ли, за час не подошел, слова не сказали, будто чума у его. Вот каков народ дворский, братец ты мой! Давно ль готовы были зад ему в очередь лизать да похваливать, каков вкусный, а ноне, как покровителя лишился, — тьфу на тебя!..

— А нового царя видел?

— Нет. Ждали его, да еще не выходил, как нас сменили…

Иванов надел бескозырку и пошел на конюшню посмотреть, как прибрались дневальные после утренней дачи корма.

Когда шел вдоль заднего фасада главной казармы, отделенной от Адмиралтейского канала каменной стенкой, вдали послышался крик множества голосов, потом донеслось нестройное «ура». Около дальнего угла здания, близ манежа, навстречу попался эскадронный коновал.

— Где кричали? — спросил унтер. — На стройке что поднимают?

— Московский полк бунтует, — сказал коновал, — к Сенату вышел. Константина Павлыча в цари требуют, а его и нету.

— Чего теперь горло драть, как новому присягнули, — удивился Иванов.

— А вот поди ж ты! Бают, будто Константин Павлыч в оковах, его сюда силом не допущают. — Коновал пошел дальше.

Перейти на страницу:

Все книги серии История унтера Иванова

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза