История упадка и крушения Римской империи

Во время своего продолжительного и богатого событиями царствования африканский монарх старательно поддерживал дружеские сношения с европейскими варварами, которые оказывали ему полезные услуги своими нападениями то на одну, то на другую из двух империй. После смерти Аттилы он снова вступил в союз с жившими в Галлии визиготами, а сыновья старшего Теодориха, царствовавшие один вслед за другим над этой воинственной нацией, согласились из личных интересов позабыть жестокое оскорбление, которое Гензерих нанес их сестре. Смерть императора Майориана сняла с Теодориха II узы страха и, быть может, узы чести: он нарушил только что заключенный с римлянами договор, а обширная Нарбоннская территория, которую он прочно прикрепил к своим владениям, послужила немедленной наградой за его вероломство. Из себялюбивых расчетов Рицимер убедил его напасть на провинции, находившиеся во владении его соперника Эгидия; но этот деятельный граф спас Галлию обороной Арля и победой над Орлеаном и в течение всей своей жизни препятствовал успехам визиготов. Их честолюбие скоро снова воспламенилось, и план освобождения Галлии и Испании из-под римского владычества был задуман и почти вполне приведен в исполнение в царствование Эврика, который умертвил своего брата Теодориха и с более необузданным нравом соединял выдающиеся дарования полководца и государственного человека. Он перешел через Пиренеи во главе многочисленной армии, завладел городами Сарагоссой и Памиелуной, разбил в сражении воинственное дворянство Арагонской провинции, перенес свое победоносное оружие внутрь Лузитании и дозволил свевам владеть Галлисией под верховенством царствовавших в Испании готских монархов. Военные действия Эврика в Галлии были проведены с не меньшей энергией и увенчались не меньшим успехом; на всем пространстве от Пиренеев до Роны и Луары Берри и Оверн были единственными городами или округами, отказавшими ему в покорности. При защите своего столичного города Клермона жители Оверна вынесли с непреклонным мужеством бедствия войны, моровой язвы и голода; вынужденные снять осаду, визиготы отказались на время от этого важного приобретения. Провинциальную молодежь воодушевляла геройская и почти невероятная храбрость сына императора Авита Экдиция, который сделал отчаянную вылазку во главе только восемнадцати всадников, смело напал на готскую армию и после легких схваток с неприятелем возвратился в Клермон, не понеся никаких потерь. Он был столько же благотворителен, сколько храбр: во время неурожая он кормил за свой счет четыре тысячи бедных и благодаря своему личному влиянию собрал армию из бургундов для защиты Оверна. Только от его доблестей могли бы галльские граждане ожидать спасения и свободы, но и этих доблестей было недостаточно для предотвращения гибели их страны, так как они ожидали, чтобы он своим собственным примером указал им, что следует предпочесть — изгнание или рабскую покорность. Правительство утратило всякое доверие; государственная казна была истощена, и жители Галлии имели полное основание думать, что царствовавший в Италии Анфимий не был способен охранять своих заальпийских подданных. Слабый император не мог доставить им никакой другой помощи, кроме двенадцатитысячного отряда британских вспомогательных войск. Один из независимых королей или вождей этого острова по имени Риотам, согласился перевезти свои войска в Галлию; он поднялся вверх по Луаре и избрал для своей главной квартиры Берри, а местное население страдало под гнетом этих союзников до тех пор, пока они не были истреблены или рассеяны визиготами.

Одним из последних актов юрисдикции римского сената над галльскими подданными были суд и приговор над преторианским префектом Арвандом. Сидоний, радовавшийся тому, что жил в такое царствование, когда дозволялось жалеть и защищать государственного преступника, откровенно описал ошибки своего нескромного и несчастного друга. Опасности, которых избежал Арванд, не сделали его осмотрительным, а лишь внушили ему самоуверенность, и таково было постоянное неблагоразумие его поведения, что его возвышение должно казаться гораздо более необычайным, чем его падение.