История в зеленых листьях

Смотря на его пробивающуюся через кожу щетину, Мира смутно воображала, что для Вари всегда важнее будет Арсений. Потому что так устроено испокон веков – они уединяются вечерами, чтобы прорвать земную обложенность и впасть в трансцендентность. Они потакают природному выбору, который отдаётся в жизни такими вариациями красок… Проклятое устройство общества, зарождённое на общечеловеческих свойствах, которое вполне устраивало Варю, несмотря на всю её небесность. Привязанность к Варе, таким образом, исполнялась трагизмом, предвкушением и даже в воссоединении оставалась какой-то печальной, ориентированной на необходимость расстаться.

Тяжело было падать с пьедестала, куда Миру поместил Тимофей, прервав другие взаимодействия с людьми. Сознание собственной обычности и типичности было нестерпимее одиночества и ломки без подпитки другими, хотя и позволяло упиваться попранностью и непонятностью. Не была ли Мира больше одержима восхищением брата, чем им самим? Тим охотно поддерживал её идеи и без оговорок считал её лучшей. И тем не менее это не помешало ему отступиться.

Миру вновь захватывало пленительно-прекрасное чувство неразделённости, непонятности, недооценённости, которое захлёстывало особенно часто с близкими людьми, потому что только до них ей было дело. Чувство, определяющее её отношения с другими, охраняющее от них. Отсылки к матери, к её неудавшемуся роману, в финале которого она, по доброй русской традиции закольцованного несчастья, бросилась к отцу Миры. Дочери передалась эта одержимость невзаимной любовью. Очень рано она усвоила, что даже внешне однообразная женская жизнь наполнена палитрой чувств, причем редко светлых.

Мира поневоле проецировала на Варю своё фиаско с Тимофеем. Приятно было обманываться, что она никому не нужна, – так проще было желанно отойти в сторону. И вместе с тем истово хотелось добиться взаимности и быть милой, пряча оголённые клыки за полуулыбкой.

Главной целью Мириной любви ко всем им было запечатлеть себя в чужом сознании и извлечь из них что-то драгоценное для себя. Она не прекращала удивляться разности своих возлюбленных и способна была обожать лишь тех, кто восхищался ею. Невзаимная любовь хоть и окутывала налётом поэтичности, но не способна была продержаться в ней долго.

Так и наложилось одно на другое – атмосфера цветущести их душ, их увлечённости друг другом и невозможности отбросить затаённый диссонанс.

16

Всё больше узнавая, Мира всё сильнее хотела стать мужчиной и объединиться с какой-нибудь прекрасной и терпимой женщиной, первообразом «всего в себе». Как было бы легко, если бы не она была женой с обязанностью разрываться матерью и отрекаться от собственной самобытности, которую годами собирала по бусинкам, а имела бы в распоряжении прислугу, которая пласт колоссальной работы сделает сама, а Мире останется лишь выгуливать младенца по субботам и слыть отличным родителем за покупку мороженого отпрыску.

Она боялась мужчин, но не уважала их, полагая, что они строили своё благополучие, высасывая сок из женщин, детей и менее развитых народов. Тяжело было уважать преуспевших в изначально неравной схватке. С отрочества ждала Мира друга, партнёра, который в чём-то будет образовывать её, но и учиться у неё тоже, иначе вовсе не видела смысла вступать в какие-либо связи.

Поэтому свой неугасающий интерес к разбросу натур она трансформировала на безопасную Варю. Погрязла в тяжёлой палитре эстетики, с трудом поддающейся идентификации. Радость быть с ней, делиться глубинными переживаниями и значимыми воспоминаниями из детства, но почти лишённая восхищения телом, – желание прикасаться лишь как к ребёнку, неся на пальцах пыльцу нежности и потребности дарить. Враждебно относящаяся к мужской агрессии, Мира слабо представляла, как именно они жаждут женщин, и никоим образом не желала отождествлять себя с ними. Лишь в короткие мгновения, когда культура насилия и на неё налагала определённые шаблоны, Мира зажигалась от мыслей о других женщинах как о подневольных её самой в ипостаси мужчины. Но с течением времени Мира старалась отойти от этого отравляющего и оскорбительного уподобления. Для неё другие женщины аутентифицировали мягкость и силу, заточенные в оболочку в угоду господствующих условностей. Она хотела любить их и заботиться о них, создавая прочные союзы воли, интеллектуального сродства и взаимопомощи. Пока под эту утопичную модель подходила лишь Варя.

Собственная самость в обложке всё яснее ощущаемой потребности не уступать другим женщинам взвилась в Мире в этот период наслаждения линиями природы, где не было оголтелых решений. Становился ясным скрученный узел конкуренции, солидарности и восхищения, объединяющий всех женщин планеты. Получить одобрение Вари с её немеркнущей кожей было важнее, чем привлечь мужчину, который ничего не понимал в этих хитросплетениях.