История в зеленых листьях

– Мне сносит крышу от того, что каждая жизнь, комбинация людей, книг и событий в ней неповторимы. То, что видела и думала ты, не повторится в тех же сочетаниях и той же окрашенности, равно как и не повторится ничего из жизни того, кого ты знаешь или любишь. Вопреки теории мультивселенной. Лично я безумно завидую тому, что видят другие.

– Для этого и придумали искусство.

– Намекаешь, что чувства нам навязываются?

– Разумеется. В нашем-то перегруженном сторонними образами мире. Плюс к этому люди не замолкают, тут и их видения не нужно – всё преподнесут на блюде.

– Но при этом большинство людей вовсе не хочется слушать. Хотя я и пытаюсь их опытом заполнить пробел узости своего. Потому что я только человек… А хочется знать чуть больше, чем нам дано. Не выдумать, а знать.

– А как же априорное знание и солипсизм?

– Не впечатлена.

– Как и я. Как-то меня назвали слишком рациональной.

– А я идеалист, но лишь в сфере чувств. Во вселенной ничего идеалистического быть не может, она всё больше расшифровывается математикой. Даже то, что мы называем чудесами или интуицией, рано или поздно возведётся в чёткий описанный алгоритм, когда переломит и снобизм учёных голов, и невежество примет.

– Сомнительно, что когда-то это расшифруют.

Мира рассмеялась.

– Всё же твой пессимизм невыносим.

– Я к тому же меланхолик.

– У нас похожий темперамент, но я оголтело пытаюсь перебороть его, особенно зимами. Стоит только отойти с намеченной тропы света и понимания – погрязнешь в темноте.

– Может, ты просто сильнее.

– Ты такая утончённая, выверенная, всё ты понимаешь… И не перестаёшь отмачивать такие фразы.

Обе улыбнулись, погрязая во взаимопонимании.

– Почему проявления жизни так трагичны? Оттого ли, что мы усиливаем чувства, которые, по нашему мнению, испытывают другие? Или потому, что трагедия интереснее, чем счастье? Счастье мы допускаем у себя, но не у других. Мы не можем поверить, что другой человек может быть счастлив тому, что у нас вызывает приступы паники или омерзения.

– Почему ты говоришь такое? – тревожно отозвалась Мира.

– Нет людей, у которых всё хорошо.

– Это с какой стороны посмотреть. Дело здесь в нашей цивилизации, в раздробленности людей.

– Сама обожаешь эту раздробленность.

– Да, без неё мне нет счастья. Если бы кто-то влезал в мой дом и постель, если бы ежечасно нужно было быть на виду, я бы двинулась. Но и без отблесков на меня людей с их теплотой так мутно порой на сердце…

– Ты – как Солнце, а говоришь такие вещи, – с утончённой улыбкой произнесла Варвара.

Мира зарделась, скрывая свой путаный восторг от похвалы. Вот оно – наконец-то её тёплое отношение к кому-то отразилось на ней самой, а не кануло в небытие.

– Не терплю, когда на человечество сваливается столько критики. «От людей больше зла, чем добра», – значит, зла больше именно от тех, кто говорит такое, и они продуцируют его на собственную картину Вселенной. Вот к ним бумеранг и возвращается. И некого становится винить в своих проблемах. Человечество показывает такой диапазон от скотства до вознесения, что видеть лишь низ стыдно. В природе всё выстроено потрясающим законом круговорота. Тут говори – не говори, запрещай – не запрещай, а твоя отправленная энергия нигде не рассеется, она неуничтожима. И от этого порой реально страшно, как будто тебя неотвратимо преследует расплата за то, в чём ты не уверена, а никто не дал тебе реального талмуда, как жить. Пытались, конечно, прихлопнуть книгами, которые некоторые зовут святыми, но слишком они избиты…

– И вовсе не универсальны, – с озорным отсветом поспешила добавить Варя.

– …и тогда на самом деле понимаешь, что жить никто не умеет.

– А порой гонишься в какой-то карусели, сама не понимая зачем, и думаешь: к чему все эти усилия, уехала бы сейчас в Индию просветляться – может, счастливее бы была. Мы живём, чтобы восхищаться жизнью, быть за неё благодарными… Только это имеет смысл, только это оправдывает рождение детей. Если ты не понимаешь, зачем они рождаются, выталкивать их на свет – преступление.

– Никто не понимает.

– В том и трагедия. Когда слепые учат видеть беззащитных существ, приученных лишь копировать.

– И любовь, которая тлеет, выплёскивается и наполняет счастьем. Любовь ко всему вокруг. Это ли не смысл сам по себе? Как и наполненность каждого мига красками, запахами, звуками, лицами. Смысл, который мы и передаём своим детям без пафосных речей и оправданий. Смысл не может быть в чём-то одном, как не может быть односторонним ни одно чувство.

– Может, любовь – только побочный эффект познания.

Мира погрустнела, как бывало часто, если не удавалось найти в собеседнике желанный ответ.

– Как ты можешь говорить такое? Любовь – основа всего!

Варя обнажила зубы. Мира против воли испытала раздражение.

– Всякое можно говорить, устав. Не воспринимая уже области, считающиеся ценными, как догмы. Пропуская от обилия сорной информации. Всё, что мы разводим, в любом случае – лишь трёп.

– Но из таких разведений и складывается жизнь.

– Если ты так воспринимаешь любовь, тогда любить надо всех. А я не могу.