Знаешь, как девицы на весеннее равноденствие у костра танцуют, да юбками своими туда-сюда, туда-сюда?! И вот юбки эти загибаются. Так и небо то будто бы загнулось, да к ногам нашим выстелилось с зелёными оборочками лужка того.
Мы дом Чародея сразу нашли. На мысу беседка зачарованная стояла. Мы в неё, а там — кости истлевшие. А на столе в ящике железном тетрадка с обращением к нам. Ох, память дырявая: тут помню, тут не помню.
Было там вроде того, что спасения нет от проклятия. Что оно так и будет висеть над нами топором до самой смерти. И что проклятие то навели... Навели... Не помню... Давняя история. Дальняя родня какая-то.
Моя ж роднулечка родителей своих не знала, так и блукала по свету одна-одинёшенька, пока меня не повстречала. Мы с ней как две половинки были. Она из Чародеев тёмных, а я из светлых. Её дар, что силой своей мог луну на землю снести, и мой, что тогда немощней двухдневного цыплёнка.
Мы в беседке этой жили ещё года два, пока шторм злющий всё не порушил. Записи того Чародея изучали... Лошадушка? Дак померла в первую же зиму у большой воды. Мы её к костям Чародея схоронили. А ночью над могилкой свет был и песня лилась. Только пели это звери морские, что дельфинами зовутся.
Выныривали у берега и курлы-курлы нам. Добрые они, сердечные. Мы их потом гладить приноровились, а они нам ракушки с жемчугом таскали. Да, так мы потом денежег и заработали на этих кругляшах. Всё чёрные да розовые... В сон клонит... Ночь уже... Отведи меня домой.
Свой
Свой дом, один на двоих, мы хотели обрести с моей ненаглядной ещё в первую зиму. Пусть проклята, пусть больно, но вместе. Понимаешь? Понимаешь... Вижу, что понимаешь...
Говорю всё, говорю, а ты молчишь только. Не скучно со стариком-то? ... ну да, вопросы не считаются. Вопросы эти твои да поддакивания. Чего молодой-то к старику за тридевять земель приехал байки послушать? Ишь, захотелось ему...
Мне вот в своё время дом хотелось. И чтоб только я и она. Чтоб утречком глаза откроешь, а она рядышком. И лицо её сонное близко-близко. И никого нам больше не надо было.
Нет, мы, конечно, мечтали хозяйство завести, но как-то вскользь. Оно бы время наше драгоценное забирало, друг у дружки бы нас отнимало. Да и сколько под шёпотом её животинка бы какая продержалась?
Мы тогда место себе искали. От воды большой давненько ушли, полную коробку жемчужин насобирали. Нет, у воды жить не хотелось: летом жарко, а всё времечко остальное зуб на зуб не попадает. Видели там рыбаков, но те не местные, пришлые, что с юга или севера приплывали. Бестолковые-е-е... Ни слова по-нашему.
Ну и отправились мы на земли. Горы обошли по бережку, да так рука об руку и вышли к какой-то деревеньке. А там...
Там праздник был. Костры, как вулканы... Ты не застал... А ты же уходил куда-то недавно. А у нас тут без тебя, видишь, зелень попёрла, пичужки вернулись. И вулканы, куда ж без них в конце зимы, били. Чегой-то гейзеры? Ты наши вулканы всякими вашими словечками не принижай! И чего что дымом только? Иногда и огнём плюются!
Разговорился, смотрите-ка на него! Всё, молчи. Эка ты болтливый оказывается! Гейзеры — выдумал же!
... а вот не расскажу дальше! Перебил, вулканы наши обозвал! Ты мне тут на горло вашими словечками не наступай! Сердит я на тебя за это!
Ну так что, слушать будешь? Ну и вот. Правильно. Послушай старого человека, авось сгодится на что знание. Так, бишь, о чём я? Вулканы. Вот всё настроение сбил!
Ладно, дурной ты сегодня. Быстро расскажу, да домой, греться, чай на травах пить. Сердечко-то пошаливает. А ты меня своими гейзерами в могилу свести хочешь, вот непутёвый!
К кострам, говорю, вышли с девочкой моей. А там народ пляшет. То ли праздник посевов у них, то ли ещё что, да только нас они в свой кружок ухороводили, накормили, напоили, привечали, как родненьких. Ну тут мы и размякли. Видать, в брагу их подмешано что было, сдёрнула моя ненаглядная повязку, да давай петь, да ещё громко так, не всклад.
Да там ужё всё одно было от браги той: кто храпел, кто сношался, кто в картишки играл. А моя-то тростиночка стояла меж костров, ручки к небу подняла и пела. Знаешь, я же в песнях разбираюсь, да-а, ты не подумай! Я же в молодости с братцем занимался в хоре, ух, нас там муштровали! По пальцам прутиком били, коли в музыку не попадали.
Так вот пела моя прекрасная ужасно... Хе-хе... Ну хоть не шептала, и то слава богам. Вот только когда голосок её охрип, я оторвался взглядом от моей роднулечки и заметил, что нехорошие люди пытались нашу коробку стянуть. Я на неё вещей-то набросал, а эти ироды проклятые ручки-то тянули.
Встал я, пошатнулся — брага та в голову ударила, — но не сплоховал! Схватил палку, что у ног валялась, да кинулся на них. А моя будто в трансе: хрипом хрипит, стонет, а с неба глаз не сводит.
На меня уже и толпа навалилась, по рёбрам моим худым сандалетками своими застучала. А я милую мою звёздочку звал, пока кровь горлом не пошла... Кх-кх... До сих пор вспоминать больно.