История величия и падения Цезаря Бирото

— Пополь? Мой крестник! Неужто он набедокурил? Вы поэтому и пожаловали, милостивый государь? — сказала торговка уже чуть-чуть ласковее.

— Нет, я уже имел честь вам доложить, что пришел как покупатель.

— Ладно, как звать тебя, любезный? Я тебя вижу вроде как впервые.

— Видно, дешево вы продаете орехи, если так разговариваете с покупателями, — заметил Бирото и назвал свою фамилию и звание.

— Ага, так это вы знаменитый Бирото, у которого жена красавица. Сколько же вам надо сахарных орешков, дорогой мой?

— Шесть тысяч фунтов.

— Да это все мои запасы, — сказала торговка, хрипя, как осипшая флейта. — Вы, красавец мой, видно, не ленитесь: и замуж девиц выдаете, и духами их прыскаете. Ну, помогай вам бог! Без дела, знать, не сидите. Так-то! Уж таким покупателем, как вы, гордиться буду, и вы займете место в сердце женщины, которая мне всех дороже...

— Какой женщины?

— Добрейшей госпожи Маду.

— Сколько стоят ваши орехи?

— Только для вас, хозяин, — по двадцать пять франков за сто фунтов, если все забираете.

— По двадцать пять франков, — повторил Бирото, — это выйдет полторы тысячи франков! А мне потребуется, возможно, сотни тысяч фунтов в год.

— Вы только взгляните, что за товар. Отборные! — заговорила она, запуская красную руку в мешок с лесными орехами. — И ни одной гнилушки, сударь. Сами подумайте, бакалейщики продают сплошной мусор по двадцать четыре су за фунт, и на четыре фунта подсунут фунт гнилушек. Не нести же мне убытки в угоду вам? Вы, конечно, красавец мужчина, но еще не вскружили мне настолько голову! Коли вам так много надо, сговоримся на двадцати франках; нельзя же отпускать помощника мэра с пустыми руками, этак еще беду на новобрачных накличешь. Вы только пощупайте, что за товар, какой полновесный! И пятидесяти на фунт не пойдет, сочные все, без единой червоточинки!

— Ладно, пришлите мне шесть тысяч фунтов. Плачу тысячу двести франков; деньги — через три месяца. Улица Фобур-дю-Тампль, завтра утром, прямо ко мне на фабрику.

— Поспешу, как невеста к венцу. Всего хорошего, господин мэр, не поминайте лихом. А лучше уж, — прибавила она, провожая Бирото через двор, — выдали бы вы мне векселя сроком на сорок дней, я и так вам много уступила, зачем же мне терять еще на учете! Хоть у папаши Жигонне и доброе сердце, а высасывает он из нас всю кровь, словно паук.

— Так и быть, векселя на пятьдесят дней! Только уговор, взвешиваем не больше, чем по сто фунтов за раз, чтобы не попадались гнилушки. Иначе дело не пойдет.

— Ишь, собака, такого не проведешь, — проворчала Маду, — и против шерсти не погладишь! Видно, научили его прохвосты с Ломбардской улицы. Эти матерые волки сговорились пожирать нас, бедных овечек.

Овечка была пяти футов ростом, трех футов в обхвате и походила на тумбу, на которую натянули полосатое бумажное платье без пояса.

Парфюмер шел по улице Сент-Оноре, строя планы, измышляя способы борьбы с «Макассарским маслом», придумывая наклейки, форму флаконов и пробок, цвет объявлений. А еще говорят, что торговля лишена поэзии! Ньютон меньше думал над своим знаменитым биномом, чем Бирото над «Комагенной эссенцией», — масло уже превратилось в эссенцию, он переходил от одного названия к другому, не понимая их смысла.

Различные проекты роились в его голове, и он принимал это переливание из пустого в порожнее за творческую деятельность. Поглощенный своими мыслями, он не заметил, как миновал улицу Бурдонне и вынужден был вернуться назад, вспомнив о дяде.