История величия и падения Цезаря Бирото

Парфюмер одолел семьдесят восемь ступенек, которые вели к небольшой коричневой двери дядиной квартиры, и подумал, что старик, должно быть, еще достаточно бодр и крепок, если может, не жалуясь, ежедневно взбираться так высоко. Бирото заметил, что синий сюртук и панталоны вынуты из шкафа и старуха Вайян чистит их щеткой; Пильеро, истинный философ, в домашнем сюртуке из серого молетона завтракал у камина, читая отчет о парламентских прениях в газете «Конститюсьонель», называвшейся в те годы «Журналь де коммерс».

— Дядя, — сказал Цезарь, — дело решено, договор составляется. Но если у вас есть какие-либо опасения или сомнения, еще не поздно отказаться.

— К чему отказываться? Сделка выгодная, вот только доходов придется долго ждать, но при верных делах всегда гак бывает. У меня пятьдесят тысяч франков в банке, вчера я получил последние пять тысяч франков за лавку. Ну а Рагоны вкладывают в это дело все свое состояние.

— Как же они будут жить?

— Не беспокойся, проживут помаленьку.

— Дядя, я понимаю, — проговорил растроганный Бирото, пожимая руку суровому старику.

— Как распределяются паи? — неожиданно спросил Пильеро.

— Моя доля будет равна трем восьмым, ваша и Рагонов — одной восьмой; запишу эту сумму в кредит вашего счета, у нас пока еще не составлены нотариальные акты.

— Прекрасно. Но ты, видно, очень богат, мой мальчик, если вкладываешь в это дело сразу триста тысяч франков? Боюсь, ты рискуешь слишком большой суммой, не пострадала бы от этого твоя торговля. Впрочем, тебе виднее. Если тебя постигнет неудача, то знай — рента поднялась до восьмидесяти, и я могу продать ценные бумаги, приносящие две тысячи франков дохода. Но будь осторожен, дружок: если тебе придется прибегнуть к моей помощи, ты тем самым уменьшишь состояние своей дочери.

— Дядя, как просто вы говорите о благороднейших поступках! Вы взволновали меня.

— Генерал Фуа только что взволновал меня совсем по-иному! Ну, ступай, кончай дело: ведь земельные участки не исчезнут, а они нам достанутся за полцены; если даже придется выждать лет шесть, и то мы получим кое-какую прибыль, — ну хотя бы доход с дровяных складов. Итак, нечего бояться потерь. Разве что Роген похитит наши капиталы, но ведь это невозможно...

— Как раз сегодня ночью мне об этом говорила жена, она боится...

— Что Роген украдет деньги? — спросил Пильеро, смеясь. — А почему она так думает?

— Она говорит, что он слишком страдает из-за своего уродства и, как все мужчины, которым недоступна женская любовь, питает страсть к...

Недоверчиво усмехнувшись, Пильеро вырвал из книжки листок, написал на нем сумму и подписался.

— Вот чек на сто тысяч франков — за Рагона и за меня. Бедные люди продали этому проклятому проходимцу дю Тийе свои пятнадцать акций Ворчинских копей, чтобы собрать нужные деньги. Славные люди в затруднении, прямо сердце за них болит. И такие достойные, благородные люди, цвет старой буржуазии, право! Их родственник, судья Попино, ничего не знает, они от него все скрывают, чтобы не мешать ему заниматься благотворительностью. А ведь они трудились, как и я, целых тридцать лет...

— Дай бог, чтобы «Комагенное масло» победило, — воскликнул Бирото, — я буду счастлив вдвойне. Прощайте, дядя, приходите обедать в воскресенье с Рагонами, Рогеном и господином Клапароном. Договор подпишем послезавтра, ведь завтра — пятница, а в пятницу я не хочу начинать...

— Ты придаешь значение подобным суевериям?

— Дядя, я никогда не поверю, что день, когда сын божий был предан смерти людьми, — счастливый день. Ведь бросают же все двадцать первого января свои дела.

— До воскресенья, — резко сказал Пильеро.

«Если б не его политические убеждения, — подумал Бирото, спускаясь по лестнице, — на всем свете не сыскать человека лучше дяди. И надо же было ему связаться с политикой! Что за чудесный был бы человек, забудь он думать о ней. Его упрямство только доказывает, что в мире нет совершенства».

— Уже три часа, — сказал Цезарь, возвратившись домой.

— Сударь, вы принимаете эти обязательства? — спросил Селестен, показывая ему векселя торговца зонтами.

— Да, из шести процентов, без комиссионных. Женушка, приготовь-ка мне одеться, я иду к господину Воклену, ты знаешь зачем. И обязательно — белый галстук.

Парфюмер отдал распоряжения своим приказчикам; Попино в лавке не было, и Цезарь догадался, что его будущий компаньон одевается; быстро поднявшись к себе в комнату, он увидел там «Дрезденскую мадонну», вставленную, по его приказанию, в красивую раму.

— А что, картинка-то недурна, — сказал он дочери.

— Не говори так, папа, тебя засмеют, она прекрасна!

— Как это вам нравится, дочь отца учит!.. Ну, на мой вкус «Геро и Леандр» ничуть не хуже. Мадонна — сюжет религиозный, ей место в часовне, но «Геро и Леандр»... Ах, я куплю эту картину, ведь изображенный на ней флакон с маслом меня вдохновил...

— Папа, я тебя не понимаю.

— Виржини, позови фиакр! — громко крикнул Цезарь, кончив бриться; в это время в комнату вошел Попино, от смущения перед Цезариной прихрамывая еще больше, чем обычно.