Вряд ли нужно говорить, что тем более не шло и речи о том, чтобы республика позволила втянуть себя в религиозную войну, так же как и в политическую. Когда в декабре 1545 года состоялся Тридентский собор, имевший целью определить политику Римской церкви по отношению к Реформации, Венеция, как и многие другие государства Европы, отправила посланцев, чтобы сообщать о его работе, но во всем остальном активного участия не принимала. Когда же последовала война и папа добивался, чтобы республика вступила в лигу, объединившую папу и императора против протестантских государств Германии, Венеция категорически отказалась и, более того, препятствовала этой лиге как только могла. Просьбы разорвать отношения с протестантами также встретили отказ «не по религиозным причинам, но из государственных соображений», так как, утверждали венецианцы, протестанты действовали «больше в интересах личной свободы, чем религии».
Нет причины полагать, что венецианцы были более неискренни, чем обычно. У папы была обязанность защищать чистоту веры; никто в этом не сомневался. С другой стороны, император, при всем его искреннем благочестии, был глубоко озабочен одним из наиболее угрожающих последствий Реформации — тенденцией усиливать стремления к суверенитету многих земель в пределах империи; и этим стремлениям венецианцы всецело симпатизировали, поскольку сами так долго и тяжело сражались против имперских притязаний. Кроме того, среди западных держав Карл V оставался главной потенциальной угрозой Венеции; любое ослабление его позиций вряд ли бы вызвало у нее большое сожаление.
Таким образом, благодаря сочетанию искусной дипломатии и удачи Венеция смогла спокойно жить, и это был один из самых длительных периодов мира, какой только она могла припомнить, — период, во время которого, по словам одного из самых авторитетных французских знатоков ее истории, «история венецианцев течет, не отмеченная ни одним событием, достойным внимания потомков», как писал Дарю. Дож сменял дожа в стремительном и однообразном порядке: любитель искусства Франческо Дона в 1545 году, благочестивый Маркантонио Тревизано в 1553 году, эрудированный Франческо Веньер в 1554 году и, в июле 1556 года, Лоренцо Приули, чье отличие заключалось в том, что после долгой череды вдовцов или холостяков у Венеции появилась догаресса, впервые со времен Марко Барбариго семьдесят лет назад.
Правление Приули, хотя и омраченное голодным годом, последствия которого были только частично вытеснены тяжелой эпидемией кори,[251]
унесшей множество жизней, было в том, что касалось внутренней политики, таким же лишенным событий, как и правления его непосредственных предшественников. Но на европейской арене его недолгое пребывание на занимаемой должности ознаменовало конец эпохи: всего два месяца спустя после его выбора Карл V, передав империю своему брату Фердинанду, а все свои владения в Испании, Неаполе, Милане, Франш-Конте, Нидерландах и Америке — своему сыну Филиппу, сел на корабль во Флашинге, чтобы совершить свое последнее путешествие назад в Испанию, в маленький домик, приписанный к монастырю Юста в Эстремадуре, где ему суждено было преждевременно умереть в 1558 году. Он оставил после себя Италию такой же разрываемой раздорами, как обычно. Как раз когда он плыл по Ла-Маншу, испанская армия под командованием герцога Альбы продвигалась через папские владения: вторжение, ответом на которое вскоре будут 10 000 французов под командой герцога де Гиза, идущих на выручку папе. Венеция отказалась принимать участие во всех этих событиях, несмотря на побуждения со стороны Павла III, который предлагал вернуть республике ее старые земли в Апулии и даже подарить целый остров Сицилию, где Венеция никогда не владела ничем крупнее фактории. И в результате, когда Гизу внезапно было приказано вернуться, чтобы противостоять другому вторжению со стороны Испании во Францию, папа остался без союзников и был вынужден просить о мире.