История Венецианской республики

Глава 45 ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ВЕК (1718–1789)

А Венеция лишь цветеньем оказалась хороша.

Жатва вся ее — земная: смехом радости дыша,

Кончили они лобзанье — уцелела ли душа?[311]

Роберт Браунинг. Токката Галуппи

«Вот и закончилась история Венеции», написал граф Пьер Дарю в своей знаменитой монографии, завершенной в 1821 году, об этих событиях. И несмотря на то, что затем последовали еще два тома, он оказался недалек от истины.

Город был приговорен к пассивному существованию. Венеция больше не вела войн, не заключала мирных договоров, не осуществляла свои желания. Она просто наблюдала за событиями, не решаясь принимать в них участие, она притворялась, что ее это не интересует… Изолированная от своих братских народов, невозмутимая в своем безразличии, слепая к собственным интересам, равнодушная к оскорблениям, она пожертвовала всем, ради одной-единственной цели: не спровоцировать другие государства и сохранить прочный мир.

Дарю, боевой товарищ Наполеона, который показал себя при отступлении из Москвы, прежде чем стать оплотом Французской академии, сделал некоторое усилие, чтобы скрыть отвращение к столь трусливой стратегии. Можно предположить, что большинство из нас хотели бы получить более подробную картину, а читатели этой книги обнаружат, что в одной главе сокрыт период в 70 лет, что их вряд ли обрадует. Зрелище былого величия всегда навевает некую тоску, и, восхищаясь всеми картинами пейзажистов и описаниями того, что осталось нам от Венеции XVIII века, невозможно закрыть глаза на то, что город, который когда-то являлся бессменным правителем Средиземноморья — «не говоря уже о трех восьмых Римской империи», — теперь не мог контролировать даже вход в собственную лагуну; а люди, которые запомнятся в веках как самые умелые мореплаватели, самые проницательные и отважные искатели приключений, теперь славятся как доблестные крохоборы и интриганы, картежники и сводники.

Политическую историю Венецианской республики после заключения мира в Пожареваце можно последовательно изложить всего на нескольких страницах. Дожи приходили и уходили. Однако их правление в большей степени отличало не то, что они сделали, а то, что они ухитрились не совершить: войны, которых они избежали, альянсы, от которых они уклонились, ответственность, которую они проигнорировали. Поэтому автор вынужден из соображений собственной самозащиты изменить свою тактику: отойти, хотя бы частично, от чисто хронологического подхода в угоду чему-либо более эпизодическому и постараться проанализировать политический и духовный упадок Венеции скорее путем проверки симптомов, нежели последовательного описания развития событий. Он также считает, что имеет право, в отличие от предыдущих глав, уделить сейчас больше внимания внутренней жизни, поскольку с XVIII века для Венеции, равно как и для Швейцарии на протяжении веков, международные отношения едва ли имели большое значение. С другой стороны, он может позволить себе остановиться чуть подробнее на войне, нежели на чистой политике. И если все будет именно так, автор столкнется с любопытным и неожиданным явлением: большую часть века, столь часто критикуемого как века всестороннего упадка, Венеция переживала период необычайного экономического подъема и коммерческого процветания.