Что же касается понятия «единая политическая нация», то эта концепция была абсолютно чужда взглядам лидеров национального движения среди этнических меньшинств, особенно подчеркивавших роль собственных языков и этносов для достижения подлинного самосознания народов. Они не сразу смогли бросить вызов идее исторической цельности такого понятия, как «Венгрия», и поначалу довольствовались сопротивлением собственной насильственной мадьяризации, требуя для себя языковых и культурных прав. Однако сам факт признания того обстоятельства, что территория (реальная или воображаемая) принадлежит языку и его носителям, на ней проживающим, уже содержал в себе зародыш тенденции, которая рано или поздно приведет к требованию политической независимости данной территории. С учетом этнического состава и картины расселения языковых групп по территории Венгрии вплоть до конца Первой мировой войны, эти противоборствовавшие воззрения не могли не вызывать растущего напряжения. Согласно данным известного эксперта в области статистики Элека Феньеша, население Венгрии в 1842 г. составляло почти 13 млн. человек. Только 38 % от этого числа, а именно 4,8 млн., являлись мадьярами, румын было 2,2 млн. человек (17 %), словаков — 1,7 млн. (13 %), немцев — 1,3 млн. (10 %), сербов — 1,2 млн. (9 %), хорватов — 900 тыс. (7 %), русинов — 450 тыс. (3,5 %), евреев — 250 тыс. (2 %); имелись также представители как минимум еще десяти мелких этнических групп. Только часть всех этих народов проживала в виде компактных общин или диаспор. Остальные были переплетены с другими наподобие многоцветной мозаики или лоскутного одеяла, что делало совершенно невозможным сколь-либо точное выделение «национальных округов». На этом фоне, в принципе, вполне невинно звучавшее, хотя и не лишенное некоторого националистического энтузиазма высказывание румынского историка Когэлничану (сделанное им в стенах Академии наук в Яссах в 1843 г., вскоре после того как Молдавия добилась для себя частичной независимости): «Я считаю своим отечеством любую землю, где говорят на румынском языке», — обретало несколько зловещий оттенок смысла.
Все эти причины обусловили особенно буйный расцвет в 1820–40-х гг. национальных культур Карпатского бассейна. Михай Вёрёшмарти оставался ведущим поэтом венгерского национального романтизма, продолжая создавать эпические поэмы на историческую тематику и философскую лирику, в которой выражал собственное отношение к либеральным реформам и связанные с ними надежды. Его «Призыв» (1837) стал текстом второго национального гимна, помимо «Гимна» Кёльчеи. Фольклорная поэтика, которая после Чоконаи выродилась в художественный провинциализм, вновь возвратилась в большую поэзию в творчестве Шандора Петёфи и Яноша Араня. Их популярный эпос — «Витязь Янош» Петёфи и «Толди» Араня, воспевающие героев низкого социального происхождения, — превосходная лирика и великолепные любовные песни, пленительная красота их венгерских пейзажей, поэзия о людях из народа и для народа, в целом, обеспечили этим двум поэтам славу самых известных венгерских стихотворцев всех времен. Особенно это относится к Петёфи, который, помимо всего прочего, создал еще и высокие образцы подлинно революционной поэзии благодаря сочувственной к простому народу, а также критической направленности многих его произведений с социальной проблематикой.
В это же время в венгерской литературе появился жанр исторического романа. Пионерами его стали трансильванский барон Миклош Йошика и Жигмонд Кемень. Научное изучение венгерского фольклора началось с собирания произведений устного народного творчества, а также памятников средневековой письменности. Работа историков из ордена иезуитов, начатая в XVIII в., была продолжена подготовкой и последующей публикацией официальных документов и других письменных материалов по истории Венгрии. Исторические труды на венгерском языке, рассчитанные на широкого читателя, появились в начале XIX в. и в течение довольно долгого времени концентрировали внимание в основном на славных, героических страницах венгерского прошлого. В лице Михая Хорвати, который начал публиковаться в 1840-х гг., Венгрия получила первого своего историка в современном понимании этого слова, ученого, интересовавшегося историей общественных структур и социальных конфликтов.