История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы

Впрочем, мы убеждены, что, по большому счету, все это не столь важно. Концепцию Центральной Европы и то, как в соответствии с ней рассматриваются составляющие этот регион территории и государства, можно отнести к положительным факторам, если воспринимать их не с исторической позиции, а лишь как умозрительную конструкцию, как идею, отражающую самосознание современных центральноевропейских народов. С коллективной памятью должен считаться даже историк, ибо, в определенной мере, именно ею формируется та самая история, которую он призван профессионально исследовать. Нельзя игнорировать различий между культурами: одни из них стремятся догнать страны Запада и интегрироваться с ними, тогда как другие опираются на достаточно мощную традицию отрицания западных ценностей в целом. Концепция Центральной Европы отражает «западный европеизм» как общепринятый и принимаемый ориентир на Запад с одновременным признанием собственной отсталости. По своей идейной сущности эта концепция направлена против антизападничества как течения общественной мысли, получившего широкое распространение в России в XIX в. (славянофилы с особой яростью боролись с «западниками», прежде всего, с европейским индивидуализмом, ассоциировавшимся с Англией и, как ни странно, с Австро-Венгрией). Историософская мысль того же периода подарила миру «евразийскую теорию», до сих пор не утратившую своего значения. Согласно этой теории, Россия является антизападной цивилизацией.

«Центральная Европа» как идея не гарантирует, однако, того, что ее сторонники не будут использовать ее в качестве доказательства региональной исключительности, как это делал Кундера, отвергая все связи с Россией. Это крайность, и она, по мнению многих, абсурдна, поскольку не следует забывать, что Россия, помимо всего прочего, дала нам Достоевского (несомненно, одного из этих неевропейских bêtes noires,[3] по классификации Кундеры), Кандинского, Стравинского и др. Тем не менее, стремление видеть различия между «историческими регионами» Европы имеет под собой определенную почву. Об этом свидетельствуют социологические исследования, проведенные европейскими учеными с целью выявить, насколько население разных регионов континента осознает себя «европейцами». Самой высокой степенью «континентального сознания» обладают народы Центральной Европы. На Западе принадлежность к Европе ощущается значительно слабее, без всякого пафоса, а в России она практически отсутствует. Казалось бы, сторонники концепции Центральной Европы должны ликовать, но события после 1989 г. показали, что те попались на свою же удочку: им оставалось лишь с отчаянием наблюдать, как эти страны, даже не помышляя ни о региональной интеграции, ни о создании собственных межгосударственных институтов или заключении взаимных соглашений, поодиночке кинулись стучаться в двери всех европейских организаций. Дело в том, что понятие «Центральная Европа» в процессе прежних дискуссий в основном играло роль иносказания, подчеркивающего сходство с Западом. В наши же дни оно реализуется как бы в порядковых номерах той очередности, согласно которой страны т. н. «Центральной Европы» могут быть приняты в различные западноевропейские организации и союзы, а также в готовности самих этих стран интегрироваться в Европу. Я пишу эти строки через несколько дней после голосования в парламенте Венгрии по вопросу о вхождении страны в НАТО. Результат: 330 — за, 13 — против. Эти цифры, однако, не вполне отражают реальное положение вещей. Опросы населения выявляли большее число оппонентов, однако совершенно очевидно, что идея присоединения к НАТО и к Совету Европы в Польше, Чехии и Венгрии значительно популярнее, чем в странах, стоящих за ними в списке государств, вопрос о допуске которых в Европу в принципе решен положительно.

Верно также и то, что «западный путь», на котором так настаивал Конрад, редко воспринимался единодушно всеми народами региона в течение всей их истории. У этого пути всегда находились противники, что также является характерной особенностью сознания жителей Центральной Европы. Образ храброго венгра-кочевника, ощущавшего себя частью бескрайних степных просторов и активно противившегося изнеживающему влиянию европейской роскоши, был одним из самых расхожих в XIX в. Он возник в глубокой древности, но и в наши дни нет-нет да и проступит в наиболее крайних, можно сказать, первобытных формах национализма. Однако, несмотря на безусловное своеобразие, история народов Центральной Европы с того самого момента, как началась ее письменная фиксация, может рассматриваться исследователями в русле всей западноевропейской истории без особого риска допустить серьезные искажения или же грубые анахронизмы, чего нельзя сказать об истории их восточных и даже юго-восточных соседей.