История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы

Таково возможное содержание понятия «Центральная Европа» в том виде, который выше определен нами как «максимальный». В отличие от утопической и чисто виртуальной интерпретации, это понятие может быть подвергнуто объективному анализу. Католицизм, принцип разделения власти между короной и привилегированными сословиями или монашескими орденами, установленная законом феодальная иерархия, города со своими собственными хартией и правлением, разделение труда между ними и их аграрным окружением, культивирование рыцарства, гуманизм Ренессанса и Реформация — все это в чистом виде не характерно для Центральной Европы. Однако, в целом, эти явления можно анализировать как важные, «чисто западные» влияния, которые регион начал испытывать с самой первой, раннесредневековой экспансии Запада на Восток, вовлекшей в свою орбиту все эти страны, но так и не перешагнувшей их восточных границ. Воздействие Востока на т. н. «промежуточные земли» проявлялось — и весьма значительно — в том, что ассоциируется с культурой православия или мусульманства, хотя и с особым местным колоритом. Но не более того. Социокультурные структуры стран Центральной Европы явным образом отличались от общественного устройства их восточных и юго-восточных соседей. Лишь начиная с эпохи Просвещения, вследствие развития капиталистического способа производства и формирования современных политических концепций — движущих сил новой, цивилизаторской экспансии, — Запад обрел способность «переварить» Восточную и Юго-Восточную Европу. Этот аспект, связанный с тем, что проникновение западного влияния на Восток происходило в разное время, является важным хронологическим параметром, весьма часто ускользающим от внимания исследователей проблем Центральной Европы.

Даже в Центральной Европе процесс приобщения к западной цивилизации происходил неровно, часто оставался незавершенным и никогда не становился необратимым. Положение опаздывающих постоянно сковывало действия правителей Венгрии и других государств региона, резко ограничивая свободу их выбора. Внутренние противоречия, характерные для подобных ситуаций, способствовали формированию наиболее типичных, требующих к себе пристального внимания и одновременно сбивающих с толку особенностей венгерской истории. Ученый, изучающий историю Венгрии, все время сталкивается с парадоксами. Так, например, Венгрия, из-за своей реальной историко-культурной отсталости ощущая себя не иначе как глухой провинцией, периферией западного мира, вдруг понимала, что именно это дает ей целый ряд преимуществ во времена суровых испытаний и что недостатки можно превратить в достоинства. Впрочем, и при весьма благоприятных, казалось бы, обстоятельствах она подчас начинала еще более отдаляться от Запада. И напротив, иллюзорность успеха, завышенная и потому неверная оценка реальных достижений своей нации часто приводили страну к таким потрясениям, которым она, из-за особого своего геоисторического положения, не могла противостоять.

Таким образом, вековая социокультурная отсталость Венгрии была фактически предопределена ее географией и историей. Можно сказать, что она время от времени получала ее в наследство и эта отсталость приводила ее в состояние летаргии, но чаще побуждала проявлять гибкость, умение приспосабливаться, переносить удары судьбы, даже за счет сомнительных компромиссов. В результате в стране сосуществовали и постоянно противоборствовали, и в наши дни тоже, два основных подхода к пониманию исторической самобытности Венгрии, с одной стороны, и к оценке ее роли на континенте — с другой. Первый подход пронизан пафосом показной национальной замкнутости и поглощенности самими собой, этакой неповторимой «мадьярскости», якобы определяющей физическое и нравственное здоровье нации — крепость национального характера, в котором достаточно странно сочетаются языческое начало с христианской духовностью Венгрии как «Царства Девы Марии». Второй, европоцентристский, подход разрабатывался в Венгрии с особенной интенсивностью. Поэтому он, возможно, отличается даже большей глубиной анализа и остротой переживаний, пусть и на грани отчаяния, чем западничество в других странах этого региона. Полагаю, что самое оптимистическое, самое жизнеутверждающее исследование венгерской истории едва ли может предложить нечто большее, нежели просто констатацию того факта, что западники чаще выигрывали, чем проигрывали, в ожесточенной полемике с национал-изоляционистами, хотя победы эти никогда не были решающими.