История викингов. Дети Ясеня и Вяза

Невозможно закрыть глаза на тот факт, что центральное место в этих кампаниях занимали боевые действия, целью которых было, в числе прочего, сохранение скандинавского контроля над завоеванной областью Данелаг. Эти группы были опасными и агрессивными, и, очевидно, все, кто в них входил, соглашались с этим, но война и грабежи были не единственным их занятием. Ситуация изменилась, и на длинных кораблях приплывали уже не те грабители, что сорок лет назад. Викинги IX века были другими: мужчины и женщины, разрушившие политические структуры Западной Европы, не представляли ни одно из отдельных скандинавских государств или блоков власти.

Нам нужно найти для них новое определение, другую, более подходящую терминологию — и, по иронии судьбы, здесь будет полезно вернуться к одному из старейших стереотипов: сравнению викингов с пиратами.

Это сравнение не только заложено в изначальном значении самого слова vikingr — оно было одним из ключевых компонентов образа викингов как минимум с начала XVII века. Великий британский историк Кэмден в своем монументальном труде «Британия» (1610) пишет:

Хронисты, составлявшие английские летописи на латыни, именовали их [данов] Wiccingi, ибо их делом было пиратство, а wiccinga на саксонском языке, как свидетельствует Альфрикус, означает пирата, плавающего по рекам.

Но пиратов, как и викингов, всегда окружали заблуждения и стереотипы. Пираты не были обаятельными негодяями, наподобие Долговязого Джона Сильвера или Джека Воробья, которых намного позднее придумали популярные писатели и режиссеры. На самом деле они представляли собой нечто более интересное и сложное — и, вероятно, Кэмдену это было хорошо известно. Пожалуй, для изучения характера крупномасштабных мигрирующих сил викингов, которые мы наблюдаем в IX веке на западе, полезнее всего будет сопоставить их с хорошо изученными знаменитыми пиратскими флотами Атлантики и Карибского моря (и их аналогами, например в Китайском море).

Во всех этих случаях прежде всего бросается в глаза то, что пираты жили в отдельном, самостоятельно созданном социуме. Они сознательно выбирали альтернативный образ жизни, проникнутый неформальным, но явно ощутимым духом равенства, не имеющим ничего общего с государственными уложениями и нормами тех мест, откуда они пришли. Здесь не было иерархии, и власть в конечном счете принадлежала команде. Капитанов избирали, а добычу распределяли сообразно мастерству и обязанностям каждого. Все это стало возможным благодаря осознанным активным усилиям, целенаправленной реорганизации общественных отношений на море и созданию условий для вольной жизни. У пиратов даже было для этого свое название — «новое корабельное правительство».

Пиратская жизнь отличалась хронической нестабильностью, но вместе с тем в ней присутствовало чувство общности. Эта система была не способна выдерживать длительные или серьезные внутренние конфликты. Пиратов так называемого золотого века (если не вдаваться в подробности, это примерно период с 1650-х по 1720-е годы) иногда нанимали высшие лица государства, нередко для достижения таких целей, ассоциацию с которыми государство не могло себе позволить, — однако они никогда не действовали на общенациональном уровне. И, несмотря на очевидную связь с морем, пираты могли вмешиваться и вмешивались в дела на суше.

Пиратская жизнь держалась на историях и слухах о собственных успехах. Свою особую идентичность пираты обозначали вполне наглядными средствами и методами — вспомнить хотя бы их знаменитые флаги. Один крупный ученый даже утверждал, что эти изображения (скрещенные кости, капли крови, песочные часы и тому подобное) образуют «триаду взаимосвязанных символов: смерть, насилие, конечность отведенного времени». У пиратов была своя специфическая материальная культура и духовная культура, выраженная в особых танцах, морских песнях-шанти, суевериях и обрядах. Все это подразумевало верность прежде всего самому пиратскому сообществу, жизни, не скованной условностями, и выбору, опирающемуся на социальные инсайты, полученные благодаря путешествиям и новым встречам. Кроме того, пираты обычно иначе относились к представителям маргинализированных групп и меньшинств, чем это было принято у них на родине.

Те, кто сражался с пиратами, имели на их счет свое мнение. Пожалуй, самым полезным для нас может оказаться один старинный термин, исчерпывающим образом отражающий трудности борьбы с пиратской угрозой. Судя по всему, впервые его использовал в 1631 году Ричард Брейтвейт, описавший типичного вольного моряка витиеватым языком своего времени: