История викингов. Дети Ясеня и Вяза

Не все эти процессы и явления были спровоцированы кризисом и его последствиями. Например, охота на лося и северного оленя с помощью ловушек явно активизировалась в V веке еще до того, как поселения начали массово приходить в упадок. Массовая эксплуатация отдаленных земель, начавшая набирать обороты в VI веке, отчасти представляла собой развитие уже существовавших тенденций, хотя, возможно, в новых условиях они развивались намного активнее. Ясно, что по крайней мере с VI века (а возможно, и намного раньше) в Скандинавии существовали торговые связи между крайним севером и югом, между востоком и западом, а также с материковой частью Европы. Но именно расширенное использование внутренних отдаленных участков (в том новом смысле, о котором шла речь выше) приносило торговые изделия (в частности, шкуры и меха) для активного зарубежного обмена и в значительной степени послужило основой расширения мелких королевств.

Таким образом, эксплуатация отдаленных участков с VI века и далее послужила своего рода экспериментальной тренировочной площадкой для широкой коммерческой экспансии эпохи викингов. Разница в том, что в довикингский период товары в основном стекались в Скандинавию, по-видимому через посредников на общей торговой арене в Балтийском море и на его берегах. А в эпоху викингов скандинавы сами отправлялись по суше и по морю за интересующими их иноземными товарами к местам их производства.

С начала VI века и далее мы также можем наблюдать резкий подъем производства железа, которое шло на изготовление оружия, доспехов и корабельных гвоздей. Это не только подтверждает развитие новой экономической инициативы, как в случае с другими товарами, — специфика использования железа указывает на то, что Скандинавия вооружалась.

В этот период крупных изменений Скандинавия вовсе не была отрезана от Европы, и происходящие перемены не ограничивались только Севером. Были налажены активные связи с государствами на территории современной Польши, приграничными районами Германии, Северной Италией, Венгрией и другими странами. Трудно с определенностью утверждать, какой именно характер носили эти связи, однако нет никаких сомнений в том, что мобильные вооруженные отряды неустанно извлекали выгоду из отступления Римской империи. Если в Скандинавии начал складываться «новый Север», то во Франции точно так же с оружием в руках создавали свои королевства Меровинги, чьи устремления простирались вплоть до Южной Еермании; по другую сторону Альп, в Италии, власть захватывали лангобарды, а в приграничных районах Дании усиливали свою хватку саксы.

В тот же послеримский период на юге Британии появились первые поселения северогерманских народов, которые в последующие столетия стали англичанами и в конечном итоге сформировали государство, носящее их имя. Особенно тесные связи существовали между Восточной Англией и норвежскими и шведскими долинами, и в том или ином виде эти связи сохранялись всегда. В знаменитом ладейном захоронении в Саттон-Ху (около 625 года) были найдены шлем, церемониальные одежды и комплект вооружения, которые вполне уместно смотрелись бы в Швеции, — и действительно, как минимум часть этих предметов была, по-видимому, импортирована из Уппланда. Более того, одна из узорчатых пластинок шлема была отпечатана с помощью матрицы, изготовленной в той же мастерской, из которой вышла матрица, найденная в королевском кургане в Уппсале, а детали погребальных ритуалов указывают на общий набор ценностей и политических воззрений. Идеи и убеждения довикингского периода — неважно, вендельским или меровингским называют его сегодня ученые, — беспрепятственно распространялись на всех берегах Северного моря.

И, хотя этот момент не следует переоценивать, нельзя не отметить, что в новых обществах, возникших после кризиса периода Великого переселения народов, наблюдался бурный расцвет воинственной идеологии, опирающейся на бескомпромиссный кодекс чести, торжественные клятвы верности и обязательное кровавое возмездие. Эти ценности выразились в расцвете экспансионистской элитной культуры залов, культуры знати, чье высокое мнение о себе подогревалось постоянным стремлением к войне. В основе всего этого лежала более тесная, чем когда-либо, связь с семьей и родными — нерушимые кровные узы стали последним оплотом общественной устойчивости. Нетрудно разглядеть во всем этом стремление оградить себя от памяти о далекой катастрофе VI века.