История Византии. Том I

Если сравнить политическое положение Византийской империи в начале XI и в конце XII в., различие бросится в глаза: в начале XI в. Византия была самым сильным государством Средиземноморья, в конце XII в. она оказалась беспомощной. Что произошло за эти полтора-два столетия? Вправе ли мы объяснять этот упадок Византии (от которого она, по сути дела, уже никогда не смогла оправиться) только усилением ее соседей, ее врагов? Конечно, нет; ведь на протяжении многих столетий Византия выдерживала натиск с востока и запада, успешно отражала наступление арабов и болгар, не раз подходивших к самому Константинополю. Главным врагом Византии на востоке были теперь тюркские племена сельджуков, но их натиск ослаб уже к концу XI в., а в XII в. им самим приходилось думать об обороне от византийцев и ограничивать свои действия грабежом пограничных селений. С запада Византии угрожали крестоносцы, полчища которых с конца XI до начала XIII столетия четыре раза появлялись на территории империи; трижды вожди крестоносцев, мечтавшие о захвате византийской столицы, должны были играть роль союзников императора ромеев, и только в четвертый раз, в 1204 г., они овладели Константинополем. Однако легко убедиться, что войска участников Первого крестового похода были не менее многочисленными, нежели рати Четвертого крестового похода, или что один из вождей Второго крестового похода — германский король Конрад III — мог собрать под своимизнаменами более сплоченное войско, чем возглавлявший Четвертый поход маркиз Бонифаций Монферратский. Политическое ослабление Византии к концу XII в. отнюдь не было только результатом катастрофического изменения внешнеполитической ситуации — значит, его причины нужно искать во внутреннем положении страны.

Тот рост крупной земельной собственности, который начался уже в предыдущий период, приводит к резкому сокращению, если не сказать — к почти полному исчезновению, свободного крестьянства. Лишь кое-где в лесистых и горных районах страны сохранились свободные деревни: в горах Тайгета на протяжении всего XII столетия продолжали существовать славянские поселения, не знавшие никаких повинностей, кроме военной службы; славяне Тайгета называли себя свободными в отличие от жителей долины, которые были обложены всевозможными барщинами и налогами. Не меньшей свободой пользовались обитатели маленьких островов, затерявшихся на озере Пусгуса, в Малой Азии: они вовсе не подчинялись императору ромеев и, будучи христианами, вступили, однако, в тесные связи с сельджуками; лишь с огромным трудом и большими потерями византийские войска в середине XII в. овладели островами Пусгусы.

Свободное крестьянство сохранялось, видимо, в горных районах Эпира и окрестностях малоазийского Олимпа

¹

.

В свободных селах (да и не только в свободных) по-прежнему удерживались существенные пережитки общинных порядков. Михаил Пселл, писавший в XI в., сам крупный земельный собственник и видный политический деятель, с неудовольствием взирал на сохранявшиеся общинные связи и осуждал действия «соседей», Он возмущенно пишето «тирании» какого-то бедняка, который воспрепятствовал восстановлению полуразрушенного поместья,² — видимо, новоявленный тиран использовал в интересах «соседей» право близости, согласно которому могло быть воспрещено строительство на соседнем участке. В другом письме Пселл сообщает о смерти какого-то земледельца, соседи которого в обход его родни старались овладеть выморочным участком³; такие действия могут быть понятны, только если допустить, что соседи — это общинники, которые, по византийским нормам, обладали преимущественными перед дальней родней правами.

Еще более отчетливо свободная община вырисовывается из тех писем Пселла, где ненавистные ему «соседи» активно отстаивают свою собственность от посягательств феодалов. Умер некто Феодор Алоп, владелец нескольких поместий, поручивший Пселлу управление своим имуществом. Пселл просит судью фемы Кивиреотов унять крестьян-«соседей» на Родосе, которые заняли земли Алопа и захватили его скот⁴. У сына Михаила Хиросфакта был проастий в местности Пифии, который обрабатывали его рабы; против него судьба подняла какого-то «соседа», никому неведомого крестьянина, человека страшной силы: он то поносил рабов Хиросфакта, то подвергал побоям, и Пселл просил судью фемы Опсикий усмирить «соседа»⁵. Сплоченной общиной действовали и жители деревни Мамица в Южной Македонии: они отвели поток, питавший три мельницы соседнего монастыря, и направили его к своей мельнице (скорее всего, общинной), которая до той поры могла работать лишь в зимнее время⁶. Наконец, из письма Пселла мы узнаем, что епископ Короны (в Пелопоннесе) опасался своих «соседей» и просил фемного судью оградить владения церкви от их грабежа⁷.

Иллюстрация к "словам" Григория Назианзина. Парижская национальная библиотека. XI в.

Именно как «соседи» выступают в изображении писателя-феодала крестьяне, отстаивающие свои интересы.