Оставленное Латинской империей мрачное наследие повлияло на весь христианский мир, а может, и на мир в целом, поскольку греческая империя так и не оправилась от духовного и материального урона, нанесенного ей в эти роковые годы. Ее самые великолепные здания превратились в руины, прекраснейшие произведения искусства были украдены или уничтожены, и потому ей не удалось восстановить свой моральный дух. До латинского завоевания Византия была единой и неделимой и находилась под властью одного равноапостольного василевса. Теперь этого единства не существовало. Были императоры Трапезунда, все еще упрямо сохранявшие независимость на Черноморском побережье; были деспоты Эпира, всегда готовые радушно принять врагов Константинополя. Будучи разделенной на части, могла ли греческая империя оставаться последним восточным оплотом христианства перед нашествием ислама?
Однако изменился и христианский мир. Давно разобщенный, он разделился на два противоположных лагеря. В течение многих веков до и после великого раскола различия между двумя церквами носили в сущности богословский характер, но после разграбления Константинополя все изменилось: в глазах византийцев те варвары, которые оскверняли их алтари, грабили дома и насиловали их женщин, вообще не могли считаться христианами. Будущие попытки принудить их к союзу никогда не были успешными в долгосрочной перспективе – просто потому, что для византийцев все что угодно было предпочтительнее мысли о подчинении Риму. «Лучше султанский тюрбан, чем кардинальская шляпа», – говорили они и действительно так считали.
24
Анжуйская угроза
(1261–1282)
Василевс вернулся в свою столицу, городские колокола издавали ликующий звон, и во всех храмах проходили благодарственные богослужения; однако Михаил VIII Палеолог не принимал участия в празднике. Когда он впервые увидел, во что превратился город, это произвело на него глубочайшее впечатление. Повсюду царило запустение: церкви лежали в руинах, дворцы разграблены, целые районы превратились в груды почерневшего дерева; большинство развалин находились там же, где и сто лет назад. После коронации Михаил тихо удалился в старый дворец (он счел дворец во Влахернах оскверненным латинянами), чтобы обдумать вызовы, с которыми он столкнулся.
Самым насущным была оборона. Большая часть Греции все еще находилась под владычеством франков, а Эпир и Фессалия, хоть и были греческими государствами, оставались враждебными по отношению к Константинополю, так же как Сербия и Болгария. Венеция и Генуя контролировали византийские воды и большую часть Восточного Средиземноморья. Папа Урбан IV, бывший латинский патриарх Иерусалима, отказывался принять крах империи крестоносцев, а вернувшийся на Сицилию Манфред обрадовался бы любому поводу снова начать наступление. Если все эти силы или даже некоторые из них объединятся, это убьет возрожденную империю еще в зародыше. Следовательно, первоочередной задачей императора было тщательное восстановление городских стен на суше и в море; кроме того, требовалось вернуть большую цепь, перекрывавшую вход в Золотой Рог. У Михаила не было иного выбора, кроме как довериться генуэзцам, единственным его западным союзникам, и он принялся за работу по восстановлению города. Больше всего народ нуждался в жилых домах, но Михаил не забыл и о разграбленных храмах и монастырях, понимая их огромное значение для народного духа; пробуждение религиозной жизни подданных одновременно оживило их патриотизм и чувство национальной гордости, обеспечив императору поддержку священства. Перед храмом Святых Апостолов он велел воздвигнуть колонну со статуей своего покровителя архангела Михаила; у подножия колонны располагалась еще одна статуя, изображавшая императора, который держал в руках макет Константинополя и в традиционной манере предлагал его архангелу.
Что до папы Урбана IV, Михаил VIII оказался прав в своих оценках: из двух посланников, отправленных к Святому престолу, с одного живьем содрали кожу, а второй едва сумел спастись. Поощряемый Балдуином Урбан настаивал на новом крестовом походе, чтобы вернуть Западу Константинополь. Венецианцы вполне предсказуемо всецело его поддерживали, однако, к его разочарованию, никто другой не проявил особого воодушевления. Французский король Людовик IX Святой разумно полагал, что цель крестовых походов заключается в борьбе с мусульманами, а не с братьями-христианами; Германия пребывала в смятении со времени смерти Фридриха II в 1250 году. Сын Фридриха Манфред мечтал о союзе с Римом, который мог обеспечить ему давно желанное папское признание, однако для Урбана IV подобный союз был немыслим. Он знал, что у короля Сицилии есть свои честолюбивые планы, и, даже если Балдуина восстановят на троне, перспектива быть обязанным за это Манфреду была слишком отвратительной, чтобы ее рассматривать.